Loving Longest 2 (СИ)

— Как вообще ты могла пойти на такое для неё? — спросил Маэдрос недоуменно и тут же покраснел: он понял.

— Я её любила, Майтимо, — сказала просто Луинэтти. — Мне скучно было при дворе Тингола. Когда эльфы уходили в Аман, мы с сестрой ещё не родились, но я про тамошнюю жизнь много слышала. Я добилась у короля Ольвэ разрешения поселиться на Тол Эрессеа. Её я встретила на следующий день, ну и… Она была такая милая, такая хрупкая; если им уж так обязательно было родить детей, почему было мне не сделать это за неё? А тут, видишь, Мелькор посоветовал ей самой родить ребёнка. Я-то понимала, что она была беременна, когда я уходила, но кто же мог знать, что всё так обернётся? Когда я встретила Гвайрена, я сразу подумала, что это тот самый их ребёнок. Гвайрен, детка, неужели она тебя воспитывала? Что-то не очень верится.

— Нет, — сказал Гвайрен, — меня воспитывала тётя Анайрэ. Я попал к ним уже взрослым.

— Тогда ты знаешь, почему Анайрэ покончила с собой? — спросила Лалайт.

Маэдрос вздохнул и обернулся к Аргону. Тот закрыл лицо руками, но Маэдрос всё-таки видел его глаза. Маэдрос никак не мог понять, то ли это всё лишь оттого, что в его душу проник какой-то непонятный страх, то ли действительно становится тяжело дышать и небо темнеет. Он поднял голову, но не увидел туч.

«Нет, нет, — сказал он себе, — сейчас весна, ещё далеко до заката. Это буря».

— Я должен был сказать тебе, — Маэдрос повернулся к нему, но не решился взять его за руку. — Фингон сказал мне, что её больше нет. Что с ней произошёл несчастный случай. Но как же?..

— Ну я знал, — буркнул Маэглин, — и что, легче стало? Дядя Тургон же выяснил, что она приплыла к берегам Фаласа и бросилась о камни с корабля. Нарочно. Папе и дяде Фингону мы ничего не сказали — они так и верили в то, что узнали от Кирдана.

— Аракано! — воскликнул срывающимся голосом Гвайрен. — Аракано… Прости меня! Я очень виноват. Я прибыл сюда с ней. Прости, я же пытался! Я даже не хотел сходить с корабля в Фаласе. Думал, она хочет вернуться в Средиземье к Финголфину. Хотел её проводить. Я не знал!.. Я бросился за ней с корабля, но было уже поздно. Так и остался здесь. Прости, пожалуйста… — он захлебнулся слезами. Финрод обнял его, но он продолжал обращаться к Аргону. — Я её так сильно любил. Она так много о тебе рассказывала, о дяде Финголфине… Она очень хотела быть с твоим отцом, с тобой, очень! Но этот… Финарфин ей сказал, что твой отец убил Финвэ! Он сказал, что у него есть улики, что Финголфин потерял в Форменосе свой шарф! Просил никому не говорить об этом. А Эарвен, — он выплюнул это имя с такой ненавистью, что Финрод инстинктивно не оттолкнул — он не мог бы так поступить — но слегка отодвинул Гвайрена от себя. — Эарвен попросила тётушку ей помочь с ребёнком. Зачем!.. Зачем я родился, зачем!

— Я смотрю, наша принцесса замечательно устроилась, — сказала Лалайт. — Прямо аж завидно. Поставила всех на уши, заставила мужа убить отца, оклеветать брата и разлучить его с женой. Итак, Эарвен говорит Анайрэ, что Финголфин убийца, а она, мол, бедная, лишившаяся родни в Альквалондэ, в ситуации гражданской войны, безвластия и в полной темноте ждёт ребёнка. Ибо ну кто же, кто мог подозревать, что любимому тестюшке раздолбают череп? Анайрэ говорит Финголфину, что остаётся только потому, что Эарвен ждёт ребёнка, только никому об этом говорить нельзя. Потом Эарвен рожает сына и, как она и привыкла, отдаёт его воспитывать Анайрэ. Когда он вырос, она берёт его домой — домой к сумасшедшему, помешанному на трахе с красивыми подростками, которые все как один стесняются дать по физиономии принцу из нолдорской королевской семьи.

— Я это сделал сразу, когда он полез ко мне в штаны! — закричал Аракано. — Я должен был сказать дедушке!

— Братик, — обратился к нему Тургон. — Ты всё равно, что сказал. Ведь ты побывал у дедушки за неделю до его гибели, и, как я теперь понимаю, через несколько дней после того, как дядя Финарфин приставал к тебе. Помню, что ты тогда пришёл в наш с женой дом и сказал, что упал с лошади в лесу, расшибся и поцарапался, но не хочешь пугать родителей, и поэтому переоденешься у нас. Ты, Финрод, тогда наверняка сказал своему отцу Финарфину, что Аракано поедет в Форменос, — ты же тогда как раз принёс нам письмо от Финарфина к Финвэ? В этом письме, видимо, сообщалось о беременности тёти Эарвен. Конечно же, дядя Финарфин подумал, что в Форменосе ты пожалуешься Финвэ на него, и Финвэ поймёт, что он собой представляет.

— А я как раз посоветовал тебе обратиться к Финвэ, — вздохнул Пенлод.

— Турьо, я всё время мучился из-за этого. Я ведь не рассказал никому, кроме Пенлода… Дядя, наверно, думал, что я уже рассказал всё дедушке, да? — в отчаянии простонал Аракано.

— Да, он определённо думал именно так, — сказал Тургон, — но, я полагаю, причин было много, и его прискорбное пристрастие к насилию над представителями своего пола — не единственная. Не так ли, дядя? Разумеется, если бы я знал, к чему всё это приведёт, дядя Арафинвэ, я смирился бы с такой участью и посвятил всю свою дальнейшую жизнь удовлетворению твоих желаний. — Маэдрос ошарашенно посмотрел на него, и увидел, что он не шутит. — Но, к сожалению, я не осознал всей серьёзности положения, и в результате ты, дядя, убил своего отца Финвэ.

Повисло тяжёлое молчание. Все они уже понимали, что случилось, но все до последнего надеялись, что перед ними прежний, милый, ласковый дядя Финарфин, по которому они все иногда скучали, который не мог никого обидеть.

— Дядя, — обратился к нему Тургон, — не хочешь ли ты рассказать нам, как ты это сделал?

— Я нечаянно, — Финарфин попытался улыбнуться, но даже он понял — не стоит. — Я не хотел, Турукано. Всё вышло совершенно случайно.

— А чего же именно ты хотел? — спокойно продолжал Тургон. — Для чего ты вообще приехал в Форменос в тот день? Поговорить об Аракано? О будущем ребёнке? Как ты объяснишь, что в результате Финвэ был убит? Перед тем, как явиться в Форменос, Мелькор с кем-то о чём-то договорился. Мне кажется, что не только твоя жена общалась с ним, но и ты. Что именно Мелькор попросил тебя сделать? Он поручал тебе убить Финвэ?

— Ах, Турукано, ну какая теперь разница…

— Дядя Финарфин, — сказал Маэдрос. — Я здесь никто, и у меня нет ни возможностей госпожи Лалайт, ни власти моего государя Гил-Галада. Но в результате убийства Финвэ и похищения Сильмариллов я лишился отца, брата и… близких, стал калекой, провёл много лет в рабстве. Прости меня, но я начинаю терять терпение. Я допускаю, что вы с Эарвен оба сумасшедшие, но я имею право знать, что именно случилось с Финвэ.

— Ну и что ты мне сделаешь? — сказал Финарфин с легким презрением.

— Я отрублю тебе голову, — сказал Маэдрос и положил свою здоровую левую руку на рукоять меча. — Возможно, мгновенной смерти ты не заслуживаешь, но других способов я не знаю.

— А я знаю, — Лалайт убрала острие ножа от лица Финарфина и дружелюбно щёлкнула его по носу. — Я знаю очень, очень много способов.

Финарфин посмотрел ей в глаза. Видимо, в этот момент до него по-настоящему дошло, что перед ним не просто исключительно наглая истерлингская колдунья-княжна; он побледнел и оглянулся на Финрода, будто прося помочь. Тот не ответил на его взгляд.

— Ну хорошо, — сказал Финарфин, и его голос слегка дрогнул. — Хорошо. Я должен был забрать отца и камни из Форменоса и по дороге передал бы Мелькору Сильмариллы, — сказал Финарфин.

— Дядя Финарфин, — сказал Маглор, — что за чушь? Ты не мог на такое рассчитывать. Финвэ никогда не открыл бы для тебя сокровищницу. Он не стал бы вывозить камни из Форменоса в отсутствие нашего отца.

— Это если бы вы там были, детки, — усмехнулся Саурон. — А вас там быть было уже не должно. Вы же помните про отравленный пирог, который съела собака Келегорма?

— Амариэ, — сказал Финрод, обращаясь к Финарфину, — видела, как ты накануне вечером брал пирог у Финголфина. Вместе с тарелкой. Потом эту тарелку нашли близ Форменоса…

— Тварь ползучая! — заорал вдруг Финарфин. — Вот кого надо было убить! Я один раз даже спросил Ингвэ, почему он её не задушил из милосердия! Видела она!..