Песнь о Гамаюне (СИ)

— Ни молитвы, ни проклятья не помогут Вам сейчас, святой отец, — гневно зашептал Чарльз, едва различив среди хрипов и бульканья слова молитв. Он хотел убить, уничтожить этого человека. Помнил каждое его омерзительное прикосновение и слово, то, с каким наслаждением эта отвратительная жаба резала его тело, впитывая его крики и размазывая свежую кровь по обнаженному дрожащему телу. Как он смеялся над беспомощностью Чарльза, над его верой в Эрика, как похоть читалась в его глазах, когда его руки насмешливо ласкали его тело. И этот гнев словно расправил крылья Чарльзу. Он ощутил, как из недр его души поднималась невероятная темная сила, разливаясь по венам и холодя кожу, опьяняя могуществом.

Убить!

Сердце Маркуса билось в конвульсиях, на пределе возможностей, доводя инквизитора до судорог. Его лицо отвратительно побагровело, а глаза припухли, выглядели болезненно и влажно, пока инквизитор уже с трудом, но все же пытался скинуть с себя руку демона. Это поганое грешное порочное сердце. Чарльз словно видел его через худую грудь Маркуса и желал, чтобы оно разорвалось. Темнота в его душе довольно отозвалась, и юноша почувствовал, как она, повинуясь его желанию, будто вырвалась наружу через его руку, прижатую к груди инквизитора, и ударила его в самое сердце. Стоило сильнее надавить на его грудь, и все стихло. Хрипы и стук. Дыхание и проклятья, которые шептал инквизитор, пытаясь сбросить с себя демона.

Отросшие волосы сальными прядями касались щеки Чарльза, он тяжело дышал и едва заметно улыбался, глядя на мертвого инквизитора. Тихий смех вырвался из горла судорожно, подобно кашлю. Против воли. Вышел хриплым и болезненным.

Руки нервно дрожали, когда Чарльз поднимался с пола и почти на ощупь добирался до двери. Он выглянул через небольшое зарешеченное оконце, но охрана у двери все еще стояла неподвижно.

— Хорошо. Еще раз, — пробормотал Чарльз и уперся в дверь смертельно бледными когтистыми руками. От его касания прочное дерево двери начало гнить и чернеть, а петли ржавели и истончались. Голова закружилась, и Чарльз едва не рухнул, отступил назад и ощутил теплую влагу под ногами, опустив взгляд, увидел следы собственной крови на полу. Раны… Он торопливо осмотрел себя и удивленно охнул. Все его раны затянулись, обратившись бледными, но грубыми рубцами, уродующими его тело символами. Чарльз снова выругался, но это было не так страшно. Он был жив, и раны его больше не кровоточили. Он бросил взгляд на мертвого Маркуса в углу своей камеры и попытался сосредоточиться. Если он еще и мог понять, что делать с образами предметов и людей, то не осознавал, как сумел остановить все вокруг. Даже не был уверен, что это сделал именно он, а потому не следовало надеяться, что он сможет повторить этот трюк, когда выйдет из камеры.

========== Глава 13: Гамот ==========

Дверь мягко отворилась, и на пол посыпались куски прогнившего черного дерева, Чарльз выскочил в холодный коридор, ступая грязными босыми ногами по полу, едва не рухнув на холодный камень. Все вокруг словно сочилось черным дымом, образ был такой яркий и острый, что пронизывал сознание до боли, и Чарльзу потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и заставить свое зрение сфокусироваться, оставив образы на заднем плане. Он цеплялся когтистыми руками за стену и тяжело дышал. Его тело все еще было слабым, и он понимал, что, даже выбравшись, не сможет далеко уйти, но и оставаться не собирался. Он схватился за рукоять меча охранника и вытащил его из ножен, покачнулся от веса металла, отступив на пару шагов и… Словно внутри него оборвалась какая-то струна. Мысль, которая все время была где-то на задворках сознания, перестала существовать, и даже воздух стал более свободным. Чарльз медленно сглотнул, услышав вздох одного из монахов.

Секунда. У него был лишь один удар сердца, пока его охрана не поняла, что произошло, и меч в его руках. Чарльз зарычал и с размаха полоснул безоружного монаха по животу, и тот с криком повалился на пол, а кровь брызнула во все стороны. Второй бросился на Чарльза, но юноша успел блокировать его удар. Металл заскрежетал от соприкосновения, а босые ноги Чарльза заскользили по горячей крови умирающего на полу стражника. Колени подогнулись, и он едва не рухнул, потеряв равновесие, когда монах со звериным рыком оттолкнул его, отлетел к стене. Боль пронзила затылок и спину, на мгновение перед глазами потемнело, а когда Чарльз пришел в себя, то противник уже замахнулся, и меч, со свистом разрезая воздух, летел прямо в голову юноши.

Дыхание остановилось. Чарльз ощутил настигающую его темноту и опустошающий страх, но вместо того, чтобы попытаться пригнуться или блокировать удар мечом, сам не зная почему, потянулся рукой, пытаясь остановить смертоносное лезвие, готовое разбить ему голову.

Холод обжег глаза, и Ксавьер ощутил, как по венам потекло что-то ледяное, а кожу у висков легко начало покалывало от боли. Все двигалось так медленно, смерть неслась прямо к нему, а он видел переливы призрачных образов в стали лезвия и ухватился за него. Чарльз даже не успел прикоснуться к нему, но видел, как под его взглядом острие распадается, обращается жидким металлом, и горячие капли с шипением падают на пол и стекают на рукоять меча, а монах в ужасе смотрит на демона перед собой, уже не в состоянии остановить свои движения.

Сердце забилось сильнее, а где-то в душе начало подниматься, подобно огромной волне, черное ликование, сила, растекающаяся по его венам. Она текла отовсюду, впитывалась в его тело прямо из воздуха, опьяняя и уничтожая страх. В одно мгновение все вокруг стало таким маленьким и незначительным, а Чарльз даже не заметил, как его губы искривились в усмешке, и бросился на монаха, как хищник на свою жертву. Слабость исчезла, мышцы дрожали от переполняющей их силы, а то темное ревущее желание убивать, что пробудилось в нем в проклятой камере, рокотало в горле Ксавьера. Движения стали быстрыми и легкими, а тело словно летало. Шею начало покалывать болью, но это ощущение казалось почти приятным. Он оттолкнулся от кровавого пола, словно снаряд, врезался в побледневшего от ужаса человека и впился в его горло белой, словно бескровной, рукой с выступающими венками, пронзая кожу монаха черными острыми когтями. Они с грохотом врезались в противоположную стену и по камню пошли тонкие трещины, а монах издал короткий вскрик боли, впился в руку гамаюна, но сейчас он казался таким беспомощным и слабым. Чарльз никогда не замечал этого, но теперь… Как он мог бояться чего-то столь слабого и хрупкого? Такого скоротечного… Он сильнее впился когтями в шею монаха и слегка склонил голову на бок, следя за призраком жизни этого человека. Так просто, лишь не сдерживать движение этого образа.

Монах захрипел и сильнее впился в когтистую руку недавнего пленника. Его кожа побледнела и истончилась, начала высыхать и покрываться морщинами, старела на глазах, словно сама жизнь утекала из этого некогда сильного тела, а болезненный хрип сначала сменился испуганным писком, а затем мерзким бульканьем, но Чарльз не отпускал его до тех пор, пока глаза монаха не покрыла белая мертвенная пелена. Юноша разжал руку, и тело противника, который всего мгновение назад, казалось, должен был лишить его жизни, с сухим грохотом рухнуло на пол, и в воздух взмылось облако пыли, а вокруг трупа появилась едва заметная, похожая на черный дым, аура. Чарльз медленно сжал и разжал свою руку, рассматривая свои длинные когти и белую кожу. Медленно выдохнул, пытаясь успокоиться, унять это ощущение нарастающей мощи, которая хотела вырваться на свободу, разорвать его тело, поглотить все вокруг, нарастала густой хищной тьмой в его душе.

Вдох.

Чарльз закрыл глаза. Он думал, представлял как можно ярче их спальню. Широкую кровать в свете затухающего камина. Приятную слабость в теле. Спокойствие на душе. Измученная, но счастливая улыбка Эрика. Его колючие из-за рыжей бороды поцелуи и бережные, почти осторожные прикосновения рук, которые привыкли держать меч, а не нежничать с любовником в постели.