Преступление, помощь на дому, наказание, деньги, убийство пенсионерки

РАСУЛ входит в квартиру.

Лейла: Расул!

Ясмин: Наконец пришел!

Лейла: Где ты был?

Ясмин: Лейла рассказала, что случилось. Мой любимый сыночек. Не бойся. Иди ко мне. Я тебе буду помогать.

Расул (Ничего не понимает). Я… блин… я… (Чуть не падает).

Ясмин: Иди сюда, мама будет помогать.

Лейла: Расул, послушай, я тебе все объясню.

Ясмин: Сейчас мама будет помогать и заботиться. (Обнимает его, ведет к кровати, которая стоит посреди сцены. Расул ложится).

Бьорн (Продолжает. К публике). Вот так, так все и кончилось… примирением… Позже, ночью, Лейла рассказала Расулу, что на самом деле произошло… Ясмин заботливо уложила его в постель и просидела рядом с ним всю ночь… А на следующее утро… Да, на следующее утро… Когда первые лучи солнца проникли сквозь серые жалюзи… Все… Абсолютно все… встало на свои места…

РАСУЛ резко садится в постели.

Расул (К публике). Блин, как стрёмно… Я… Как будто… Такой стрёмный сон… Сегодня ночью… Какой-то чувак с бородой… Он говорил типа по-русски, что ли… Но я все равно его понимал… Это был как бы вещий сон, и чувак этот сказал… Или это я сказал… Или я видел… Я как будто читал книгу… Мне приснилось, что… Хотя все как будто было по-настоящему… Мне приснилось, что… Мне приснилось… Мне приснилось, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язвы, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем одном и заключается истина, и мучился глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судит, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: вызывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас жен сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса… Обновить и очистить землю… Но никто и нигде не видал этих людей… Никто не слыхал их слова и голоса…

Во время монолога РАСУЛА нарастает гулкое громыхание, постепенно оно достигает кульминации, и раздается сильный взрыв. Гаснет свет. Тишина.