Философия в будуаре, или Безнравственные учителя (Другой перевод)

Женщины в отместку принимаются взаимно удовлетворять друг дружку. Их озорство доставляет обществу ничуть не более хлопот, нежели мужское – весь результат сводится к простому отказу от размножения. Сторонникам увеличения рождаемости не о чем беспокоиться: их армия столь многочисленна и могущественна, что такому слабому противнику их не одолеть. Греки поддерживали женские шалости из государственных соображений, полагая, что удовлетворяясь между собой, женщины реже вступают в связи с мужчинами, а значит, не вмешиваются в дела республики. Лукиан считает такую распущенность прогрессивной, небезынтересно наблюдать среди ее сторонниц и знаменитую Сафо.

Словом, ни одна из исследованных нами маний не заключает в себе опасности: даже при существенном расширении границ дозволенного, когда дело доходит до ласк с монстрами или животными – и примеры тому мы находим у многих народов – не стоит рассматривать подобные пустяки как нечто губительное и неподобающее – испорченность нравов государству, скорее, на пользу, нежели во вред, так что, надеюсь, нашим законодателям достанет мудрости и осмотрительности не выпускать законов о жестоких расправах за безделицы, связанные исключительно с особенностями нашей телесной организации, ибо те, кто им привержен, виновны ничуть не более тех, кого природа сотворила уродливыми.

Обзор второго раздела преступлений, а именно преступлений, совершаемых людьми по отношению к себе подобным, завершим исследованием сущности убийства, после чего перейдем к следующему разделу – обязанностям человека по отношению к самому себе. Из всех оскорблений, наносимых человеком своему ближнему, убийство, бесспорно, наиболее жестокое, ибо отнимает главное из полученных от природы благ – жизнь, и потеря сия невосполнима. Тем не менее даже в этом случае, невзирая на неоспоримость вреда, причиненного жертве, возникают дополнительные вопросы:

1. Является ли акт убийства преступлением, действительно нарушающим законы природы?

2. Преступно ли убийство относительно законов политики?

3. Наносит ли оно ущерб обществу?

4. Как следует его расценивать в республиканском государстве?

5. Должно ли, наконец, пресекать убийство другим убийством?

Теперь приступим к исследованию каждой проблемы по отдельности: предмет достаточно серьезный – на нем и задержимся поподробнее; кому-то наши идеи, возможно, покажутся слишком смелыми – что ж, пусть. Но за что мы боролись – разве не за право говорить все, что вздумается? Раскроем великие истины; люди готовы нас выслушать; пора срывать повязку лжи – именно этого ждут от тех, кто недавно обнажил правду о королевской власти. Итак, является ли убийство преступлением с точки зрения природы? Таков первый из поставленных нами вопросов.

Предвижу, как задену людскую гордыню, низводя человека до ранга прочих творений природы, однако не пристало философу тешить чье-то мелкое самолюбие – он одержим поисками истины, а значит, в клубке глупых тщеславных предрассудков сумеет распознать ее нить, распутать, развернуть и дерзко явить изумленному миру.

Что есть человек, чем отличается он от произрастающих вокруг растений и обитающих рядом животных? Решительно ничем. На этой планете он очутился по воле случая; подобно им, он рождается, размножается, растет и увядает; после чего достигает старости и проваливается в небытие по истечении срока, назначенного природой для каждого вида живых тварей, в соответствии с тем или иным строением органов. Сходство столь очевидно, что даже наблюдательному глазу философа абсолютно невозможно разглядеть какое бы то ни было различие; отсюда напрашивается вывод: убить человека – все равно, что убить животное.

Зло практически одинаково, истоки мнимой несопоставимости таких действий кроются исключительно в предрассудках, порожденных нашей гордыней, хотя нет ничего глупее столь неоправданной спеси. Попробуем все же заострить эту мысль. Итак, нет смысла отрицать: уничтожение человека приравнено к уничтожению животного. Но не является ли неоспоримым злом лишение жизни всякого животного, как то некогда полагали пифагорейцы и до сих пор считают жители берегов реки Ганг? Прежде чем отвечать, напомним читателям, что сначала мы изучим данный вопрос относительно природы, а затем перейдем к его рассмотрению с точки зрения общества.

Итак, я спрашиваю: насколько ценны для природы индивиды, создание которых не стоило ей ни малейшего напряжения и ни малейших забот? Рабочий, оценивая плод своего труда, высчитывает количество времени и усилий, потребовавшихся для его производства. Во что же обходится природе человек? И насколько превышает стоимость человека – если она вообще существует в глазах природы – стоимость обезьяны или слона? Пойдем дальше: каков исходный материал природы? Из чего состоят все рожденные на земле существа? Не являются ли три стихии, их образующие, продуктами изначального распада других тел? Если бы все особи жили вечно, разве не утратила бы природа способность создавать новые творения? Бессмертие живых существ для природы неприемлемо, а значит их уничтожение суть непреложный ее закон. Так, любые разрушения чрезвычайно полезны для природы – ей без них не обойтись: она способна творить, лишь черпая материал из массового разложения, происходящего по вине смерти, а значит сама идея об уничтожении, приписываемая смерти, теряет всякий смысл; это не истребление, и то, что мы привыкли называть концом жизни животного, в реальности таковым не является, речь идет о трансмутации, простом превращении, лежащем в основе вечного движения – первейшей сущности материи. Таковы важнейшие постулаты, признанные большинством современных философов. Смерть, согласно тем же неопровержимым положениям, не более чем изменение формы, неуловимое перевоплощение одного существа в другое, то, что Пифагор называл метемпсихозом.

После принятия сих истин в качестве исходных посылок, разговоры о преступном характере разрушения теряют всякий смысл. Уверен: теперь даже прежние мои противники откажутся от старых предрассудков и не осмелятся утверждать, что превращение приравнивается к уничтожению. Иначе придется согласиться, что материя хоть на миг погружается в бездействие и покой. Но как улучить такой момент – не успеет взрослое животное испустить дух, уже самозарождаются маленькие животные, и их жизнь – одно из необходимых следствий временного отсутствия большой особи. Решитесь ли вы судить, кем из них больше дорожит природа? Для этого потребуется доказать недоказуемое, как, например, то, что удлиненные и квадратные формы природе полезнее и приятнее, нежели формы продолговатые и треугольные; либо обосновать, что, исходя из высших предначертаний природы, лентяй, жиреющий в безделье и праздности, годен на нечто большее, нежели лошадь, верно служащая человеку, или бык, чье тело настолько ценно, что каждая его часть приносит ту или иную пользу; либо сказать, что ядовитая змея гораздо нужнее, чем верный пес.

Все эти системы не выдерживают критики. Значит, следует безоговорочно принять тезис о принципиальной невозможности для человека уничтожить какое бы то ни было произведение природы. Единственное, на что способен человек, предаваясь разрушительной деятельности, – варьировать формами, а это не приводит к угасанию жизни: кто не в силах отнять жизнь, тот не в силах обосновать преступность мнимого уничтожения живых существ любого вида, пола и возраста. Продолжая последовательную цепочку умозаключений, признаем наконец: совершаемые людьми действия по изменению форм различных творений природы ей вовсе не вредны, скорее, даже выгодны – так поставляется исходный материал для бесконечных ее реконструкций, и она не справилась бы с этой работой, если бы истребление постоянно не возобновлялось. Не надо ей мешать трудиться! Правда, в ходе такого переустройства она порой внушает нам тягу к убийству, и мы прислушиваемся, не в силах противиться ее советам; а впрочем, человек, убивающий себе подобного, осуществляет в глазах природы то же, что чума или голод, посланные ее же рукой, дабы поскорее раздобыть первичный материал для разрушения, столь необходимого для ее творчества.