Люди против нелюдей (СИ)

И как же большевики отреагировали на этот белый гуманизм? С присущим им запредельным бесстыдством. Подпольный Крымский обком РКП(б) выпустил воззвание: «Товарищи, кровь невинно замученных девяти ваших представителей взывает к вам! К отмщению! К оружию!» Пройдет всего полгода и в том же самом Крыму те же самые большевики безо всякого суда уничтожат свыше 50 тысяч по их же собственной статистике. Остановитесь на этих цифрах: 9 человек и 50 000 человек. Вот сравнение белого и красного террора.

А «зеленый главком» Воронович рассказывал, как белые, подавляя бунт, расстреляли 11 человек: «То что произошло по своей чудовищности и кошмарности превосходит все расправы учиненные до и после этого добровольцами». А в одном только Питере после покушения на Ленина большевики убили свыше 800 человек — заведомо ни в чем не виновных. А тут 11 человек явно виновных, и оказывается, что подобных зверств белые не творили ни до, ни после, то есть другие их «преступления» выглядели куда скромнее.

Врангель, даже когда объявил Крым осажденной крепостью, с присущим ему зверством пообещал высылать врагов за линию фронта. Совсем сердца не было у человека.

Отдельная тема — «ужасы белой контрразведки», о которых мы были наслышаны во времена советской власти. Валерий Шамбаров пишет: «Беспочвенными выглядят описания белой контрразведки — с пытками, застенками, расстрелами. Контрразведка не выносила приговоры, лишь проводила следствие. У неё не было собственных тюрем, чтобы пытать. И как бы после пыток обвиняемого представили суду? В Екатеринославе общественность выразила бурный протест против бесчинств контрразведки, где держали арестованных по 2–3 дня без предъявления обвинения». У красных такого «бесчинства», конечно, быть не могло. Обвинения они вообще не удосужились бы предъявить и прикончили бы задержанных на месте, а не мурыжили бы по 2–3 дня.

О том, как лютовала деникинская контрразведка, лучше всего свидетельствует такой факт. Летом 18-го Анна Стеценко, жена Фурманова, поехала в Екатеринодар, попав туда, когда город был уже захвачен белыми, ну и соответственно угодила в контрразведку. Весь город знал, что её муж комиссар, и сама она коммунистка, но в контрразведке, убедившись, что она не шпионка, а просто приехала навестить родных, её отпустили. Красные вырезали бы всю родню белого офицера до седьмого колена, а «палачи из контрразведки» отпустили коммунистку, уж не знаю, какими методами убедившись, что она не шпионка — плохая она была бы коммунистка, если бы попутно не собирала в Екатеринодаре полезной для красных информации. Откровенно говоря, меня такие факты возмущают. Стеценко была не просто чьей-то женой, она сама принадлежала к той кровавой своре, которая терзала Россию, и это не состав преступления? Белые поступали по законам мирного времени, их прекраснодушная мягкотелость была неадекватна ситуации гражданской войны. Но красные даже этих гуманистов-интеллигентов бесстыдно обвинили в терроре.

А уж что касается белогвардейских грабежей… Прапорщик Пауль, участник Ледяного похода, вспоминает: «В какой-то станице один из казаков нашей армии украл у одного из жителей лошадь. Обокраденный пожаловался Корнилову и казака-добровольца расстреляли». И это был тот самый генерал Корнилов, который приказал расстреливать пленных. Но Лавр Георгиевич был русским генералом, он мог допустить чисто военную жестокость, но грабеж мирного населения казался ему чем-то совершенно немыслимым, принципиально недопустимым. Тем временем красные официально исповедовали принцип «грабь награбленное», на практике не сильно мучая себя вопросом, является ли награбленным то, что они грабят.

А вот случай, который вспоминает Роман Гуль:

«Штаб-капитан Б. вытащил из сундука хозяйки пару мужского белья и укладывал её в вещмешок. Между офицерами поднялся крик:

— Отдайте бельё! Сейчас же! Какой вы офицер после этого!

— Не будь у вас ни одной пары, вы бы другое заговорили!

— У меня нет ни одной пары, вы не офицер, а бандит, — кричит молодой прапорщик.

Бельё отдали».

Этот случай вполне характеризует атмосферу белогвардейской среды. Грабеж считали немыслимым, недопустимым. Обратите внимание: тут ведь не просто вспылил молодой прапорщик-идеалист, все офицеры его поддержали. Ну может быть и не всегда всё было настолько благостно, может быть иному штабс-капитану во время постоя всё же удавалось стырить хозяйские подштанники, но что сделали бы красные, окажись они в этой хате? Для начала изнасиловали бы хозяйку, потом вынесли бы из хаты всё, что не приколочено, всё что приколочено изрубили бы саблями, и если бы на прощание хозяйку не прикололи штыком, а хату не сожгли, это было бы высшим проявлением пролетарского гуманизма.

Белогвардейцы вспоминали: «Смущение у местных жителей было огромное, когда добровольцы не требовали, а просили и за всё расплачивались». А что так смущались-то станичники? Да потому что от красных такого не видели и думали, что белые такие же.

Но вот однажды жестокий белый генерал Марков учинил лютую репрессию. Тем частям отряда, которые остановились в станице Суворовской, приказано было не платить за питание, как наказание за выступление казаков этой станицы на стороне красных. А помните Троцкий приказывал те станицы, которые встали на сторону белых, сжигать дотла и вырезать всё население. Вот это был красный террор. А белый террор — офицеров пришлось бесплатно покормить.

Вот «белые» казаки действительно грабили и грабили по многу, это подтверждается многочисленными свидетельствами. И лютовали казачки порою от души. Не так, как красные, конечно, но тоже впечатляюще. Но казачьи части практически не подчинялись общему белому командованию и считать их белогвардейскими вообще нелепо. Махно тоже воевал с красными, белым он от этого не стал. И горцы тоже по своему обычаю лютовали, так то горцы. Но вот что интересно. В 1947 году состоялся процесс над захваченными «белыми» казачьими атаманами Красновым и Шкуро и над командиром Дикой дивизии Султан-Гиреем Клычем. Кроме прочего им инкриминировали преступления, совершенные в период Гражданской войны. Так вот в материалах процесса нет ни одного упоминания о массовых расправах над мирным населением. Разбирались лишь казни красных командиров и комиссаров, жертвы назывались поименно. А кто бы назвал поименно 50 тысяч казненных красными в Крыму. И ведь это ещё разбирались деяния самых зверских белых частей. Удивительный был процесс. Кровавые палачи и нелюди судили генералов, которые, конечно, не были ангелами, но всё же оставались людьми, и сам процесс это фактически доказал.

Итак, всё что можно с большой натяжкой назвать белым террором — это расстрелы пленных, но как установленная практика они существовали лишь в первые месяцы Белой гвардии, почти сразу же были запрещены и в дальнейшем уже считались преступным деянием, так же как и грабежи, которые когда-то где-то может быть случались у белых. Но вы соберите в одном месте несколько десятков тысяч человек и попытайтесь сделать так, чтобы за 3 года ни один из них не совершил ни одного преступления. Возьмите любой современный русский город с населением около 100 тысяч человек и поднимите там статистику о преступлениях за 3 года. Описание этих преступлений составит пухлый том, но ведь ни кто же не скажет, что в этом городе установлен террористический режим. И если белые иногда по приговорам суда казнили преступников — большевиков, так надо дойти до крайней степени бесстыдства, чтобы назвать это террором. И называли это террором те самые преступники, до которых у белых руки не дошли.

Валерий Шамборов писал: «Красным террор предписывали, у белых за это наказывали. Ленин требовал беспощадных поголовных расправ. Деникин — никогда … Красный террор был неотъемлемой частью нового порядка, создаваемого большевиками. Он не был наказанием, не был методом подавления противников, не был средством достижения какой-либо цели. Он был целью — уничтожить те части населения, которые не вписываются в схему, начертанную вождем. Красный террор стремился уничтожать лучших. Он подавлял всё культурное, убивал саму народную душу … Когда после красного террора обращаешься к белому и начинаешь исследовать материалы, то поневоле возникает вопрос, а был ли он вообще? Если определять террор по большевистскому облику, как явление централизованное, массовое, составляющее часть общей политики и государственной системы, то ответ однозначно получится отрицательный».