Люди против нелюдей (СИ)

Полковник Дроздовский, сыгравший в истории Белой Гвардии одну из ключевых ролей, ещё в конце 1917 года начал вербовку в тайную монархическую организацию внутри своего отряда. В эту организацию вступило до 90 % офицеров, которые пошли за Дроздовским. И позднее дроздовцы не скрывали, что их «отряд представляет из себя политическую организацию монархического направления».

Однажды случился такой казус. На совещании руководителей генерал Марков выразил неудовольствие деятельностью тайных монархических организаций. Дроздовский вспылил: «Не забывайте, что я тоже принадлежу к тайной монархической организации». Казус в том, что это сказал монархист монархисту. Смысл этой стычки трудно понять тому, кто не знает атмосферы Белой Гвардии. Генерал Марков, который не упускал случая, чтобы публично выразить свои монархические убеждения, одновременно с этим говорил: «В политике ничего не понимаю, политикой не занимаюсь, я — солдат». Сергей Леонидович — кадровый военный, его душа насквозь была пронизана духом старой русской армии, которая всегда была вне политики, да так ведь оно и правильно. Русская монархия была его любовью, и без царя он не мог себе представить Россию, но по отношению к любому политиканству он чувствовал только брезгливость. Поэтому Марков подчеркивал, что выявить свои убеждения можно только после окончания борьбы. Поэтому его так раздражали монархические организации в армии, которые зачастую занимались мелочными интригами и склоками, что было совершенно чуждо армейскому духу. А Дроздовский воспринял слова Маркова, как антимонархический выпад, и совершенно напрасно.

Что касается «тайных монархических организаций», то может возникнуть впечатление, что монархисты находились в Белой Гвардии на нелегальном положении, и им приходилось держать свои убеждения в тайне, опасаясь разоблачения. На самом деле — ни чего подобного. «Тайными» эти организации были лишь в том смысле, что в армии традиционно была запрещена деятельность каких бы то ни было политических организаций, а иметь монархические убеждения и открыто об этом говорить отнюдь не возбранялось, о чем, кстати, и свидетельствует то, с какой легкостью Дроздовский в присутствии всего высшего руководства армии признался в своей «тайне». И у Дроздовского в общем-то не было ни какой «организации», во всяком случае ни какой деятельности она не вела. В своё время офицеры, вступив в «тайную монархическую организацию», этим выразили свои монархические убеждения, на этом дело и закончилось — они не вылезали из непрерывных боев, им было не до политических интриг. А вот в тылу некоторые опереточные «монархисты» ни чем кроме интриг не занимались, и это раздражало в первую очередь настоящих монархистов.

Генерал Врангель писал: «Офицер старой императорской армии не мог состоять членом монархической партии, так же как не мог быть членом любой другой. Мы, старые офицеры, служившие при русском императоре во дни славы и мощи России, мы пережившие её позор и унижение, не можем не быть монархистами. Но мы не можем допустить, чтобы прикрываясь словами „Вера, Царь, Отечество“ офицеров вовлекали в политическую борьбу». Итак, генерал Врангель тоже был монархистом, который был против деятельности в армии монархических партий. Что бы это понять, надо просто знать, что такое армия, а сейчас об этом судят люди, имеющие представление лишь о политике.

Искренним монархистом был и генерал Алексеев, в чем его не многие могли заподозрить. На Алексееве лежала вина за крушение русской монархии. Он не мало сделал для того, чтобы вынудить Николая II к отречению, но, видимо, не многие тогда понимали, что он делал это с монархических позиций, связывая с воцарением Алексея или Михаила надежды на прекращение революции. Он разочаровался не в русской монархии, а в личности Николая II, но так вышло, что его деятельность привела к крушению самой монархии. Михаил Васильевич переживал это тяжело, как свой тяжкий грех, и не мог простить себе, что в феврале 1917 года послушался «некоторых людей» и способствовал царскому отречению.

В 1918 году генерал Алексеев писал: «Руководящие деятели армии осознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно с теми оговорками, кои необходимы для облегчения гиганской работы по управлению одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, ни какая другая форма правления не может обеспечить целость, единство, величие государства, объединить в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думают почти все офицерские элементы, входящие в состав Добровольческой армии».

Удивительно, но среди белогвардейских офицеров, не все и знали, что Алексеев — монархист. Например, подполковник Эраст Гиацинтов писал, что Алексеев «ни когда монархистом не был и монархия для него была чужда». Ошибался подполковник, а Михаил Васильевич о своих монархических убеждениях хоть и говорил открыто, но не кричал на каждом углу.

Кто же в Белой Гвардии принадлежал к противоположному, антимонархическому лагерю? Бесспорно — генерал Корнилов. Лавр Георгиевич открыто заявлял: «Я республиканец, если в России будет монархия, мне в России места нет». А некоторые белогвардейцы высказывались о нем ещё более радикально. Тот же подполковник Гиацинтов писал: «Корнилов был в полном смысле слова красный. Он в своих речах уже во время революции неоднократно подчеркивал свое пролетарское происхождение, что он сын землероба, казака Сибирского казачьего войска. Он же, надев громадный красный бант арестовал императрицу и детей…» «У корниловцев, так как и сам Корнилов был красным, были погоны пополам — красные и черные…» Но надо сказать, что Корнилов был единственным патентованным республиканцем среди белых генералов, к тому же он погиб в самом начале Гражданской войны и не оказал сколько-нибудь заметного влияния на формирование политического лица Белой Гвардии.

Был ещё генерал Шкуро, который и до революции имел репутацию социалиста, монархию ненавидел и заявлял: «Я хочу свободы для всех граждан России». Но Шкуро вообще очень трудно считать белогвардейцем, это был казак-партизан, он даже генеральский чин сам себе присвоил.

Антон Иванович Деникин — одна из ключевых и наиболее политически сложных фигур Белой Гвардии. Безжалостный Гиацинтов писал о нем: «Деникин был яркий представитель нашей либеральной розовой интеллигенции». Увы, это так. Сам Антон Иванович писал: «Я принял российский либерализм в его сущности без какого-либо партийного догматизма».

Но здесь надо сделать одну существенную оговорку: те старые русские либералы ни сколько не были похожи на нынешних. Современный либерал безошибочно опознается по двум признакам. Первый — брезгливое отношение к России с одновременным преклонением перед всем западным. Второе — радикальная антицерковность. А Деникин был горячим патриотом и человеком глубоко верующим, по-настоящему церковным. В наше время его считали бы ярким представителем антилиберального лагеря, а по тем временам он считался либералом. И означало это лишь то, что он полагал необходимым дать обществу больше гражданских свобод, чем давало ему самодержавие. Деникин называл себя сторонником конституционной монархии, то есть на монархию, как таковую, у него не было аллергии. В отличии от Корнилова, он ни когда не был республиканцем. Деникин отказался поднять монархическое знамя, но мало кто знает, что республиканское знамя он так же отказался поднять: «Из Парижа нам писали: для приобретения симпатий союзников необходимо сказать два слова: республика и федерация. Этих слов мы не сказали».

Наши «союзники» были редкостными негодяями. Ведь ни Британия, ни Франция не были федерациями, а Британия не была и республикой, но Россию они обязательно хотели видеть республикой и федерацией. Заморские умники прекрасно понимали, что эти два принципа погубят Россию, то есть именно погибели России они и добивались. Но от честного русского патриота Деникина они не смогли ни чего добиться.

В мировоззрении Антона Ивановича совмещалось несовместимое. После февральской революции он говорил: «Революцию приемлю всецело и безоговорочно». Это плохо сочетается с его приверженностью пусть и к конституционной, но всё-таки монархии. И ведь у него же сердце кровью обливалось, когда он видел, что «безоговорочно» принятая им революция развалила армию. Ещё он говорил: «С наших старых знамен — не бойтесь — стерто имя самодержца, стерто прочно и в сердцах наших. Его больше нет. Но есть Россия». А уж он ли не видел, что после устранения самодержца Россия рухнула в грязь.