Люди против нелюдей (СИ)

В подавляющем большинстве случаев люди, доказывая свою правоту, просто подводят теоретическую базу под то, что им ментально близко, и что самое удручающее — совершенно не воспринимают информации, которая не вписывается в приятную для них концепцию. Доводы ментально чуждой стороны причиняют боль, поэтому их редко даже пытаются опровергать, разум, уберегая сердце от боли, отказывается их анализировать. Так вот я так не хочу. Мне нужна правда, а не способ себя порадовать. Человек, который на самом деле ищет истину, а не психологического комфорта, должен быть готов к тому, что будет больно — это в тех случаях, когда объективная истина противоречит субъективному восприятию реальности. На это надо идти. А иначе и говорить не о чем.

Да, белые просто ментально близки мне, я испытываю к ним симпатию, которая не опирается на доводы разума. Но именно поэтому, анализируя всё, что характеризует белых в принципиально важных моментах, я в первую очередь выискивал то, что характеризует их с самой худшей стороны. Чтобы моё глупое сердце не завело меня в пучину лжи. Я не стану выключать мозги в тех случаях, когда результат их работы меня заведомо не порадует и игнорировать факты, разрушающие удобную для меня концепцию.

Белый террор?

Раньше всё было просто: красные — добрые, белые — злые. Теперь, конечно, нет обязательной для всех концепции Гражданской войны, но есть стереотипы общественного сознания. Самая распространенная ныне точка зрения: жестокости хватало с обеих сторон, и белый террор ни чем не уступал красному. Да так ли? Давайте разберемся.

Советский автор Генрих Зиновьевич Иоффе в 1989 году писал: «Мало кто скажет о том, что творили многие „блестящие офицеры“ на территориях „освобожденных“ от красных… Белый террор надолго остался в памяти народа». Вам не кажется, что это просто удивительные слова? Почему же это при советской власти «мало кто скажет» о зверствах белых? Если «белый террор надолго остался в памяти народа», так чего же это народ безмолвствовал? Боялись что ли белых ругать во времена тотального господства красных? Может быть «мало кто скажет» именно потому, что сказать-то было и нечего? Странно, но и сам товарищ Иоффе ни чего не говорит о зверствах корниловцев, хотя пишет именно о генерале Корнилове. Ну что ж, давайте попробуем сделать за него его работу.

В самом начале первого кубанского похода генерал Корнилов сказал, обращаясь к офицерам: «В этих боях вам придется быть беспощадными. Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и народом я беру на себя».

Бесчеловечно? Разумеется, бесчеловечно. Но что бы понять этот приказ, надо знать, с какой кровавой мразью столкнулись белые на той войне, почему мы и начали с рассказа о красном терроре. Большевики вытворяли такое, что любой обычный человек сказал бы: эти нелюди не имеют права жить. Генерал Богаевский писал о первом Кубанском походе: «Мои передовые части захватили десяток матросов и немедленно их расстреляли. Из большевиков, кажется, ни кто не возбуждал такой ненависти в наших войсках, как матросы — „краса и гордость революции“. Их зверские подвиги слишком хорошо были известны всем, и поэтому этим негодяям пощады не было».

А генерал Корнилов, как вспоминает один офицер, тогда приговаривал: «Чем больше террора, тем больше победы». (Под «террором» он имел ввиду именно расстрелы пленных и ни чего больше). И всё равно это ужасно, когда русские офицеры расстреливали безоружных, пусть даже извергов, но ведь особо-то ни кто и не разбирался, кто там изверг, а кто случайно к красным попал. Но вы поставьте себя на место Лавра Георгиевича, и вы поймете, что иначе-то было ни как нельзя. В условиях гражданской войны не было и не могло быть ни каких лагерей для военнопленных. Там могло быть только два приговора: смертный и оправдательный. Красных, если не расстреливать, так надо было с миром отпускать. Но ведь ни на какой войне ни когда пленных не отпускают. Если представить себе условия первого Кубанского похода, когда три тысячи белых буквально тонули в море из десятков тысяч красных, так неужели же было после победы отпускать врагов, чтобы завтра опять с ними воевать? Иван Бунин резонно писал: «Революции не делаются в белых перчатках … что ж возмущаться, что контрреволюции делаются в ежовых рукавицах».

И всё-таки большинство белых офицеров внутренне содрогались от собственной вынужденной жестокости. Полковник Дроздовский писал в своём дневнике: «Страшная вещь гражданская война, какое озверение вносит в нравы, какой смертельной злобой и местью пропитывает сердца. Жутки наши расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которые не чужды многим из добровольцев. Сердце моё мучится, но разум требует жестокости. Надо понять наших людей, из них многие потеряли близких, родных, растерзанных чернью, семьи и жизнь которых разбиты, среди которых нет ни одного, не подвергавшегося издевательствам и оскорблениям. Надо всем царит злоба и ненависть, и не пришло ещё время мира и прощения. Как отвечать тому, кто является духовным вождем насилий, грабежей, убийств, кто чужие души отравляет ядом преступлений? Сердце молчи, и закаляйся воля, ибо этими дикими разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: око за око».

Но уже в середине 18-го положение меняется. В начале второго Кубанского похода принявший командование генерал Деникин издал приказ, категорически запрещающий расстрелы пленных. Случаи бессудных расправ повторялись, но они строжайше запрещались командованием и относились только к чекистам, коммунистам, бывшим офицерам.

Генерал Антон Туркул вспоминал о том, как он разбирался с пленными красноармейцами. Перед ним выстраивали пленных, он каждому смотрел в глаза и по одним только глазам безошибочно выявлял большевиков, это подтверждалось тем, что у каждого из них находили партийный билет. Большевиков расстреливали сразу же и без всяких разговоров, а с рядовыми красноармейцами Туркул начинал разговаривать. Все они поступали на службу в белую армию.

Белые нашли всё-таки способ и не расстреливать пленных, и не отпускать их — красных брали к себе на службу — это стало основным способом пополнения деникинской армии. Многие бывшие красноармейцы потом верой и правдой служили белым, хотя, конечно, не все.

А ведь то, что Туркул расстреливал большевиков, было, откровенно говоря, нарушением приказа Деникина, на что главнокомандующий закрывал глаза, хотя внутренне это не одобрял. Только мне кажется, что прав был Туркул, а не Деникин. Большевики, а уж тем более комиссары, были не просто противниками на поле боя, они были преступниками, и как преступников по законам военного времени их необходимо было казнить. Во времена белых ещё не было такого понятия как «преступная организация», но уже были все основания для того, чтобы его ввести. РКП(б), ВЧК — это были преступные организации, одна только принадлежность к которым фактически являлась законченным составом преступления. Следовательно, достаточным основанием для вынесения смертного приговора по ускоренной процедуре должна была являться доказанность факта принадлежности к этим организациям. Но белые интеллигенты продолжали миндальничать, большевиков судили по законам Российской империи, как будто это были подданные империи.

Весной 19-го в Дагестане взяли с поличным весь подпольный ревком большевиков — несколько десятков человек. Казнили из них пятерых. В апреле 20-го в Крыму арестовали в полном составе собрание комитетов партии и комсомола — опять же несколько десятков человек. Расстреляли 9 человек. То есть десятки большевиков с миром отпустили на свободу. Нельзя так было. Могу представить, как белый генерал сказал бы: «Мы не можем уподобляться большевикам, у нас правосудие». Да и не надо было уподобляться большевикам, и правосудие не надо было отменять. Надо было понять, что особому времени должен соответствовать особый характер законодательства и правосудия. В тех условиях само понятие «большевик» уже являло собой законченный состав преступления, и судить надо было исходя из этого. А эти хреновы гуманисты как будто вовсе не понимали, в каких условиях им приходится действовать, и какой противник им противостоит, хотя ведь понимали же. Большевиков пачками выпускали на свободу — вот вам и лицо белого террора.