Вечный слушатель

Вырыта принцу могила, однако пуста.

Мы все же держимся в рамках, бросая

на чаши весов наш долг неоплатный.

Лишь тебе - фанфары и слава,

и стихи, звенящие, как кираса...

Крыльями плещут драконы над полем битвы.

ВОЛЬФГАНГ БЕХЛЕР

(р. 1925)

БОЛОТО

Облака ползут над почвой топкой,

на ветру танцует березняк.

Я иду чуть видной, узкой тропкой,

оступаюсь в воду, что ни шаг.

Гать почти сгнила поверх мочажин,

но другого не ищу пути:

жалкий дерн так безнадежно влажен,

что его спокойней обойти.

Там, в конце, быть может, брезжит что-то

но невнятна цель и далека.

Лишь стоит стеной вокруг болота

белый частокол березняка.

ЦИСТЕРНА

В ночи прозрачной - кипарисный строй,

как некий ряд протуберанцев черных,

застыл, в подземных тиглях или горнах

рожденный темной мощью и жарой.

В лучах луны они стоят вокруг

давно забытой каменной цистерны,

лишь звездный свод - ее хранитель верный,

да бесполезно цепь свисает в люк.

Но я спокойно подойду к нему,

и цепью закреплю свою баклагу,

и зачерпну из гулкой бездны влагу,

и не спеша наружу подниму.

ВЫСОКИЕ ПРИЛИВЫ

Обломки статуй у ступеней храма.

Лимоны. Средиземная волна.

Табун вдоль горизонта мчит упрямо.

Огромная гора, всего одна,

лазурь простора держит на весу.

Лучи светила знойны, торопливы,

спешат испить последнюю росу

из желтых роз. Высокие приливы

швыряют с солью смешанный песок

в глаза и в губы нам, простоволосым.

Чернеют пинии: вблизи лесок

штриховка над белеющим утесом.

Оливы и миндаль. Пусть я приемлю

раздельность нашу - с горечью, с обидой:

уговори богов, сойди на землю

и мраморную пыль из легких выдуй!

ХОРСТ БИНЕК

(1930 - 1990)

ОТЧГТ

Пурга - это смерть павлину, розе и солнцу,

Флейте и разговорам с самим собой,

Одиночеству, что обступает в бараках.

Быстрая смерть павлину, розе и солнцу.

Пурга - это синяя пыль вместо питья

Пыль тишины, что хрустит на зубах,

Пыль тишины - только слышен скулеж подыхающей суки.

Пурга - это синяя пыль вместо питья.

Пурга угрожает оленям, волкам и песцам,

Которые ждут - не придут ли дожди из тайги,

Покуда железные травы звенят, как ножи,

Олени, песцы и волки боятся пурги.

Пурга - это смерть, величайшая из смертей.

Об этом событии следует дать отчет:

Ведь поезд, где зэков везут, попадает в нее,

В ледовую смерть, величайшую из смертей.

Что пропало - найдется, едва лишь растает снег.

Сорок зэков и с ними восемь конвойных солдат,

Как братья, обнявшиеся перед вступлением в смерть.

Их, конечно, отыщут, едва лишь растает снег.

ДЕНЬ

Грузовые вагоны бараки рыбное хлебово

под конвоем к острогу

а шинели солдат

говорят: хлеб и труд

говорят: наказание возмездие

говорят: смерть и тундра

говорят и говорят: колючая проволока и снег и боль и

пурга и все говорят говорят.

В ТЮРЬМАХ I

Нечем и незачем мерить минуты в тюрьме.

Нет перемен, если нет ни труда, ни досуга;

Люди, предметы - сливаются гущей во тьме,

Черный склероз, как последняя степень недуга.

Всех-то и мыслей во мраке: не прямо ль сейчас

Смерть паутину затянет,- так будь наготове.

Месяц проходит иль год - безразлично для нас,

Если во рту ничего, кроме пота и крови.

Нечем и незачем мерить минуты в тюрьме.

Даже звериная чуткость ничем не поможет.

Дождь или ветер случайно представишь в уме

Образ далекий в душе ничего не встревожит.

День или ночь на дворе - не всегда и поймешь,

Темень со светом сплелась, замерев и застынув.

Летнее солнце в малиннике - выдумка, ложь,

Так же, как море, так же, как гибель дельфинов.

Нечем и незачем мерить минуты в тюрьме.

Утром кормежка, но вечером в точности та же.

Кончено лето, готовишься к вечной зиме,

Хмель отбродил, и тягучие мысли все глаже.

Время с пространством, истаяв, ушли в пустоту,

Лишь иногда, в забытьи эйфорически-сонном,

Мы уплываем куда-то в былое, в мечту

И поглощаемся древним, бездонным затоном.

В ТЮРЬМАХ II

В тюрьмах одни лишь мечты не отнять вертухаям.

Только мечты - словно тропки в минувшие дни,

В них мы уходим к деревьям, в лесах отдыхаем,

Резко на пляже оттиснется очерк ступни.

Там, где мечты,- там и детство, конечно же, вправе

Вновь обступить нас - кто памяти жить воспретит?

Знак для приятеля - прыгает брошенный гравий...

Боль - пробуждает. И губы молитва желтит.

В тюрьмах одни лишь мечты не отнять вертухаям.

Льются мечты, словно семя, дразня и пьяня.

Кровь мятежа на платочке с изгрызенным краем,

Вот он отброшен, как выхваченный из огня.

Наши тела раздирает желанье на части,

Вдохи и выдохи теменью жгучей полны

Только мечты здесь превыше усталости, страсти,

Мужества, боли, немого сознанья вины.

В тюрьмах одни лишь мечты не отнять вертухаям,

Чувства в мысли, упрятанные в тайники.

Грохот в пространстве - и горестен, и несмолкаем,

В затхлом пространстве - и ночь заплывает в зрачки.

Время смещается, гаснут огней вереницы,

Темень и тишь полновластно вступают в права.

Мы исчезаем; стираются, гибнут границы,

И, удивленно горя, облетает листва. ИЗ ПОЭТОВ АВСТРИИ

РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ

(1875-1926)

БЛАГОВЕЩЕНИЕ

Слова ангела

Ты к Господу не ближе нас,

Он ото всех далек.

Но лишь тебя в чудесный час

благословляет Бог:

ведь так ни у одной из жен

не светятся персты.

Я - день, я - влагой напоен,

но древо только ты.

Я утомлен, путь долог мой,

прости, не я сказал,

что Тот, кто в ризе золотой,

как солнце, восседал,

послал тебе, мечтающей,

виденье с высоты:

смотри: я - возвещавший,

но древо только ты.

Развернуты мои крыла

над кровлею жилья:

так одинока не была

ты никогда - ведь я

чуть виден в комнате твоей,

мои слова просты:

я - дуновенье меж ветвей,

но древо только ты.

Все ангелы в волнении

летят по небесам;

великое смятение

и ликованье там.

Быть может, скорбь средь суеты

в судьбу твою войдет,

для этого созрела ты,

и ты несешь свой плод.

Ты вход, великий и святой,

твой день определен.

Мой голос, будто шум лесной,

в тебе исчез, окончив твой

тысяча первый сон.

Иду. Так упоителен

напев твоей мечты.

Бог ждет; Он ослепителен...

Но древо только ты.

ТРИ ВОЛХВА

Легенда

В краю, где ветер и песок,

Господь явился нам;

так жатвы наступает срок

налившимся хлебам,

и чудо было: там

велел идти в дорогу Бог

звезде и трем волхвам.

И с трех сторон в пути сойдясь,

на небо посмотрев,

так с трех сторон пошли, смирясь,

и справа князь, и слева князь

в далекий тихий хлев.

Но что с дарами их влекло

в убогий Вифлеем?

Сияло всадника чело,

и было бархатным седло,

и драгоценным - шлем.

Был правый, словно фараон,

богат, и левый был

озолочен, осеребрен,

и блеск, и звон

со всех сторон,

и возжигал куренья он

в сосуде, что под небосклон

душистый дым струил.

С улыбкой вещая звезда

вела вперед князей

и, над Марией встав, тогда

сказала тайно ей:

Смотри, вот всадники пришли,

которых я вела,

цари языческой земли

их ноша тяжела,