Мифы революции 1917 года

В конце концов люди начинают соперничать с богами. Лидийский царь Тантал, похитив с неба нектар и амброзию, раздавал божественную пищу людям. Певец Фамирид вступил в состязание с музами. Дочь Тантала Ниоба считала себя красивее Латоны, матери Аполлона и Артемиды. Диомед вступает в рукопашный бой с Аресом и Афродитой. Фаэтон дерзает управлять конями солнечной колесницы, а Геракл взваливает себе на плечи свод небесный!

Героические мифы воспевают людей, дерзнувших совершить невероятное, небывалое, а то и невозможное. Они отличаются от животных тем, что имеют высшие устремления, не удовлетворяясь прозябанием, пусть даже благообильным и сытным. Такова суть человека. Он даже способен вступить в противостояние с Богом. Как писал Яков Полонский:

Говорят, что сатана был некогда светоносным ангелом Люцифером, но восстал против Бога, за что был низвергнут с небес на землю и тоже повредил ногу. Странные предания. Выходит, если Бог всемогущ, значит, он допускает и мятеж даже на самом высшем уровне духовных небес. Не это ли имел в виду Максимилиан Волошин, утверждая:

Действительно, без устремлений за пределы изведанного не бывает научных открытий. Смирение и долготерпение — качества благие, но не в любых обстоятельствах. Порой они становятся клеймом на лбу покорного раба. О таких не складывают ни песен, ни мифов. Народ хранит память о героях, пусть даже таких буйных натурах, как Стенька Разин или Емельян Пугачев.

И когда мы продумываем события 1917 года, всколыхнувшие всю Россию, то постоянно сталкиваемся с мифами. Они придают историческим событиям фантастический оттенок, словно переносят их из реальности в миры воображаемые. Героические эпохи порождают эпос.

Новые мифы не похожи на поэтические сказания далекого прошлого. Настала пора других людей, озабоченных политикой и выгодой для своих групп, партий, классов. Прежние классические мифы воплощали в себе единую духовную культуру: религиозные, философские, научные идеи своего времени, облеченные в поэтическую форму. Тем не менее и под политической шелухой мифов 1917 года можно увидеть нечто значительное, серьезное и поучительное, помогающее лучше понять не только прошлое, но и настоящее, а возможно, предвидеть некоторые черты будущего.

Любой исследователь или читатель в той или иной степени подвержен воздействию СМРАП и мнениям, распространенным в духовной среде его обитания. Требуются немалые усилия, чтобы понять это (все уверены, что мыслят независимо, самостоятельно, и это — самое безнадежное заблуждение). Но после этого нетрудно преодолеть «притяжение среды» и подняться в более высокие интеллектуальные сферы, как бы пребывая в идеологической невесомости.

Такой переход необходим для тех, кто стремится жить осознанно, как и положено человеку разумному. Но это вовсе не означает, будто не следует иметь никаких твердых убеждений. Ведь и тем, кто пребывает в невесомости на космических орбитах, требуется надежная защита от опасных внешних воздействий и постоянный приток энергии, источник которой, в конечном счете, — Его Сиятельство Солнце.

Григорий Распутин — одна из наиболее загадочных фигур XX века. Диапазон мнений о нем предельно диаметральный. Одни считают его великомучеником, ангелом-хранителем царской семьи и России. Другие уверены: он — демон зла и распутства, погубивший царскую семью, виновник краха Российской империи.

В подписи кшаржу на царицу (1917) говорилось: «Известна как рукодельница, вышивавшая рубашку св. Григорию». В сноске уточнялось: сокращенное слово не «святой», а совсем другое. Таковы две крайности его характеристик.

Как он и предрекал, вскоре после его смерти царская власть пала, а еще через некоторое время были убиты Николай II, его жена и дети, близкие родственники. Это похоже на пророчество Распутина. Не означает ли это, что на него нисходила благодать как дар свыше?

Десять лет назад журналист Ф. Морозов опубликовал заметку о том, что в Царском Селе на месте захоронения Григория Распутина (тело его было выкопано и сожжено) «ежегодно совершаются непонятные обряды. 17 декабря по старому стилю ветви окрестных елей окрашиваются в синий цвет, верхушки светятся, словно намазанные фосфором».

Статья была в популярном журнале «Чудеса и приключения», а потому загадочное излучение нельзя считать убедительно доказанным. Однако очевидно, что до сих пор образ Григория Распутина окружен ореолом тайн и чудес.

Не вдаваясь в детали, обратимся к свидетельству преемника П.А. Столыпина на посту председателя Совета министров Российской империи (с 1911-го по 1914 год) В.Н. Коковцова. Он был человеком строгих правил, умным и трезво мыслящим. На него в отличие от великосветских дам чары Распутина не действовали.

Коковцова сильно тревожили газетные статьи о беспутствах Распутина при дворе, его кутежах и близости к царской семье, появившиеся в 1912 году. Однажды было напечатано сообщение о том, что на почве отношений к Распутину возникла размолвка в царской семье; якобы великая княгиня Елизавета Федоровна из-за этого совершенно отдалилась от Царского Села.

В Государственной думе пошли пересуды в «кулуарах», затем перешли и на думскую трибуну. По столице распространились отпечатанные на гектографе копии писем — одно императрицы Александры Федоровны, остальные от великих княжон — к Распутину. Письма относились к 1910-му или 1909 году, а их содержание, в особенности отдельные места из письма императрицы, отражающие, по мнению Коковцова, ее мистические настроения, давали повод к возмутительным пересудам.

Попытки Коковцова и министра внутренних дел Макарова уговорить редакторов не печатать такие материалы вызывали ответ: «Удалите этого человека в Тюмень, и мы перестанем писать о нем». Как не без оснований полагал Коковцов, такие статьи «играют в руку всем революционным организациям, расшатывая в корне престиж власти монарха, который держится главным образом обаянием окружающего его ореола, и с уничтожением последнего рухнет и самый принцип власти».

Последнее соображение можно толковать так: одной из главных опор государственной власти была традиционная вера в царя как помазанника Божия, поставленного высшей волей над всеми подданными. Этот миф следовало всячески поддерживать, особенно в трудные для страны времена. Конечно же, то же самое относится к любой государственной власти.

«Газетная кампания не предвещала ничего доброго, — писал Коковцов. — Она разрасталась все больше и больше, и, как это ни странно, вопрос о Распутине невольно сделался центральным вопросом ближайшего будущего и не сходил со сцены почти за все время моего председательства в Совете министров, доведя меня до отставки с небольшим через два года».

Николай II однажды сказал ему, что хочет поговорить с министром внутренних дел, чтобы подумать об издании закона, который давал бы правительству некоторое влияние на печать. Коковцов ответил, что Дума не решится поддержать такое предложение из опасения встретить обвинение себя в реакционности. Государь перевел разговор на другие темы. Свобода печати, дарованная императором в комплексе либеральных реформ, укрепила позиции «демократов», в частности, кадетов, и способствовала ослаблению, а затем и падению царского режима.

Родственник Коковцова, знавший Распутина, отзывался о нем так: «Он, конечно, негодяй, но хуже его те, которые пресмыкаются перед ним и пользуются им для своих личных выгод. Вот ты поступаешь хорошо, что не знакомишься с ним, но зато это тебе не выгодно. Не поклонишься ему, тебе, вероятно, несдобровать».