Мифы революции 1917 года

Эпос о богатырях земли Русской был предтечей мифа о великом русском народе. С научной точки зрения миф подобно героическому эпосу не отражает реальности. Однако политика — больше чем наука или практическая деятельность. Она включает элементы искусства, эстетики, позволяя тем самым воздействовать не только на рассудок, но и на эмоции людей. Это чрезвычайно важно, в особенности в те времена, когда от них требуется самоотверженный труд или мужество в смертельном бою. Надо верить в собственные силы и в своего руководителя, верить в свой народ и гордиться Отечеством.

Книгу «Психология социализма» (перевод с французского, автор Густав Лебон или Ле Бон, 1908 г.) я впервые прочел полвека назад. Она произвела на меня сильное впечатление. Многие предположения автора подтвердились революциями 1917 года в России. Это был, что называется, чистый эксперимент.

В этом отношении теория марксизма-ленинизма, основанная преимущественно на законах политэкономии капитализма, выглядела менее убедительной. Мучительный переход к социализму завершился у нас только в конце 1930-х годов. А по мысли Ленина, более прогрессивная, чем капитализм, общественная система должна была бы победить быстро и сразу же показать свое превосходство.

Фундаментальная ошибка марксистско-ленинской теории в том, что она утверждает веру во всеобщий прогресс. В физике такая концепция выражается предельно просто — «стрелой времени», имеющей единственное направление. А у любого реального объекта, включая социальный, свой, собственный масштаб времени, а направление процессов (что можно толковать как направление времени) меняется порой на противоположное, когда развитие сменяется деградацией.

Всеобщего прогресса нет, если не считать развития техники, хотя и оно с экологической точки зрения приносит возрастающий вред окружающей природе, а значит, в глобальном масштабе биосферы это — регресс. И человеческая личность при этом деградирует.

Лебон попытался осмыслить идеи социализма с точки зрения психологии масс. Не со всеми его мыслями можно согласиться (его буржуазные предпочтения слишком очевидны и отчасти иллюзорны). Но все-таки учитывать их полезно для понимания законов жизни общественных организмов.

«Логика и разум никогда не были настоящими руководителями народов. Неразумное всегда составляло один из самых могучих двигателей человечества», — утверждал Лебон. И пояснял: массы людей увлекают на революционные преобразования не научные строгие теории, а надежда и вера. «Благодаря его обещаниям возрождения, благодаря надежде, зажигаемой им у всех обездоленных, социализм начинает представлять собою гораздо более религиозное верование, чем доктрину».

Тут присутствует фигура умолчания. Следовало бы признать, что таким же верованием являются утверждения о благе, пользе для общества частной собственности на средства производства, конкуренции, существования богачей. Поклонение богу-богатству — более пошлая и подлая религия, чем социалистические иллюзии о свободе, равенстве и братстве.

Про обездоленных Лебон упоминает так, словно это какая-то низшая каста, изначально обреченная на прозябание. Но разве несметные богатства миллионеров и миллиардеров заработаны непосильным трудом или великими интеллектуальными свершениями? Они обогатились именно за счет обездоленных, обманутых, эксплуатируемых. И в этом — правда и привлекательность для народных масс идей социализма.

Лебон утверждает, по сути, повторяя мысли Льва Толстого: «Силы, создаваемые нашими бессознательными стремлениями, всегда непреодолимы. Разум не знает их, а если бы и знал, то ничего не мог бы сделать против них. А между тем эти темные и верховные,силы и являются настоящими двигателями истории».

Ну, а разве стремление к справедливости не относится к таким силам? Ведь речь идет не о всеобщей «уравниловке»; достаточно ограничить чрезмерное богатство одних — причем далеко не лучших представителей человечества — ради удовлетворения хотя бы минимальных нужд обездоленных.

Интересен прогноз Лебона: «За социальным разложением, порожденным торжеством социализма, неизбежно последовала бы ужасная анархия и общее разорение. И тогда скоро появится Марий, Сулла, Наполеон… который водворит мир посредством железного режима, установленного вслед за основательным массовым истреблением людей, что не помешает ему, как не раз то было в истории, быть встреченным радостными криками в качестве избавителя. Впрочем, он и будет таким в действительности…» И, наконец, как бы его завет своему правительству: «Социализм должен быть где-нибудь испытан, ибо только такой опыт исцелит народы от их химер, и наши усилия должны быть направлены к тому, чтобы этот опыт был произведен за пределами нашего отечества».

У Лебона был достаточно серьезный изъян в знаниях экономики и социологии. К тому же он был буржуа, хотя и интеллигентным, боявшимся (и справедливо) народных масс. Но его мнение в определенной степени справедливо.

Вопрос лишь в том, каким людям при капитализме и при социализме принадлежит власть, кто и с какими целями распоряжается национальными богатствами. Тут можно вспомнить замечание крупного испанского мыслителя Хосе Ортега-и-Гассета (1930 год):

«Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее [власть. — Р.Б.] и навязывают ее всем и всюду… Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых меньшинств. Сегодня весь мир становится массой». По его словам, отличительные черты массового человека: «беспрепятственный рост жизненных запросов» и «неблагодарность ко всему, что сумело облегчить ему жизнь». Надо лишь уточнить: запросы эти сугубо материальные, а неблагодарность распространяется и на людей, и на прошлое своей родины.

В конце XIX века Лебон достаточно благосклонно смотрел на «массового человека». Он не без основания утверждал: «Толпа редко подчиняется эгоистическим побуждениям, а чаще всего повинуется интересам общественным и бескорыстным». Это подтверждают события революций 1917 года, когда речи ораторов пробуждали энтузиазм толпы. Но почему же стали происходить изменения в психологии масс и возобладали эгоистические побуждения?

Ортега-и-Гассет в 1939 году сделал вывод: вера в науку превратилась в догму; это тормозит ее развитие, а также делает общественное мнение однообразным. «Иметь действительно собственное, расходящееся с общепринятым мнение, — писал он, — не так легко, как может показаться на первый взгляд». Социальные догмы «являются могучей, суровой и грубой реальностью». Добавим: они научно не обоснованы, а потому имеют признаки мифологии, основанной на вере. А распространять и укоренять ее в сознании людей в техническую эпоху не представляет большого труда, если используются СМРАП и психотехнологии.

Как мудро заметил семнадцать столетий назад святой Августин, «вера в авторитет весьма сокращает дело и не требует большого труда» — она необходима «для пользы простейших… более тупоумных или занятых житейскими заботами»; «если они ленивы или привязаны к иным занятиям, пусть они верят». Все это относится не только к вере в религиозные догмы, но и к вере в науку, а также в социально-политические мифы, навязываемые существующей властью.

«Человеческое ускользает от физико-математического разума подобно воде, вытекающей из решета», — утверждал Ортега-и-Гассет. В.И. Вернадский предполагал, что во второй половине XX века восторжествует иное мировоззрение, основанное на учении о биосфере. Этого не произошло. Когда высшей ценностью признаются доход, частная собственность на средства производства, материальная выгода, конкуренция и прочие признаки капитализма, именно такую общественную систему восхваляют СМРАП на средства власть имущих и капиталы.

Недавно умерший крупный американский историк, экономист и социолог Артур М. Шлезингер (миллионер) писал: «Миф о том, что своим развитием Америка обязана неограниченной свободе частного предпринимательства, оказался на редкость живучим. Этот миф одновременно и льстит самолюбию бизнесменов, и служит их интересам. Он оставался главным символом делового мира, лейтмотивом пропаганды монополий». И еще: «Механизм саморегулирования рыночного хозяйства если и существует, обходится слишком дорого и в экономическом, и в политическом, и в социальном плане». Он привел конкретные примеры, подтверждающие данные тезисы.