Правда вопросов и неправда ответов: Г. Флоровский и евразийцы о русской революции 1917 года (СИ)

Сухорукова Ольга Александровна

Правда вопросов и неправда ответов: Г. Флоровский и евразийцы о русской революции 1917 года

О.А. Сухорукова

"Правда вопросов и неправда ответов": Г. Флоровский и евразийцы о русской революции 1917 года.

Георгий Васильевич Флоровский (1893−1979) религиозный мыслитель, богослов и историк - представитель первой волны русской эмиграции. Имя этого философа часто соотносят с евразийским течением, и в этом есть своя правда: "евразийское движение стало той средой, в которой Флоровский впервые заявил о себе перед широкой публикой и приобрел репутацию сильного и оригинального мыслителя..." [3: c. 30]. Сам о. Георгий, оценивая "свое евразийство", отмечал: "Я - лично, − подчеркивал он, -никогда не был евразийцем в доктринальном смысле этого слова. Я несу ответственность лишь за то, что написано лично мною в евразийских сборниках, но не за то, что написали другие" [3: c. 31].

В период 20-30-х гг. XX в. в среде русской эмиграции одним из самых актуальных вопросов был вопрос о русской революции 1917 года. Русское зарубежье этого времени было достаточно сложным по своему идейно-политическому спектру: от традиционных монархических идеалов до либерально-республиканских воззрений. Наряду с традиционными для России политическими партиями и организациями в среде русской эмиграции возникали новые политические течения, одним из которых было евразийство. Началом этого движения стал выход в Софии в 1921 г. сборника статей "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждения евразийцев". Непосредственными организаторами и интеллектуальными руководителями евразийства кроме Г.В. Флоровского были: лингвист, этнограф и филолог Н.С. Трубецкой, географ и экономист П.Н. Савицкий, философ Л.П. Карсавин, историк Г.В. Вернадский, искусствовед П.П. Сувчинский.

Мировая война, революционные события России, кризис европейских демократий - все это повлияло на формирование идеологической концепции представителей евразийского течения. Евразийцы (так станут называть участников этого движения) подвергали критике прежние политические идеи дореволюционной России, противопоставив себя всем направлениям общественно-политической мысли. Они первыми в русской эмиграции поняли, что перемены в России носят не временный и краткосрочный характер.

Большая часть евразийцев не принимали непосредственного участия в революционном движении России и последовавшей затем гражданской войне. Этот биографический фактор сыграл свою роль в становлении евразийской идеологии, в которой политические догмы общественно-политической мысли дореволюционной России не играли ведущей роли. Евразийство стало одним из первых течений русской эмиграции, которое попыталось выйти из-под влияния политических доктрин дореволюционной России. Их идеология не несла в себе реставрационных идей, не задавалась целью вернуться к дореволюционной России. Евразийцы критиковали как либерально-демократические, так и монархические идеи, считая подобное деление общественной мысли дореволюционной России достаточно условным и не имеющим принципиального значения. Политические организации и партии, как левого, так и правого направления, независимо от их программ и концепций, были идеологическими производными европейской философии Нового времени. Такие понятия, как консерватизм и либерализм, никогда не означали противоположных мировоззрений, представляя "лишь две разносторонние проекции одной и той же сущности - русского нигилизма" [5: с. 55].

Отказываясь от реставрационных идеологий, евразийцы уделяли особое внимание традиции русской культуры, ее историософии, особенностям национальной государственности. Это определяло оценку революции 1917 г., которую они рассматривали с позиции историко-философского подхода. Революция для евразийцев ─ это не только социально-политический кризис, но в первую очередь культурно-исторический, это попытка русского общества избавиться от чуждых ему ценностей европейской цивилизации. О революции, как закономерном следствии глубокого духовного и культурного кризиса пишут: П.П. Сувчинский в статьях "Сила слабых", "Инобытие русской революции", "К преодолению революции"; П.Н. Савицкий ─ "Два мира"; Г.В. Флоровский в работах "О патриотизме праведном и греховном", "Разрывы и связи"; Н.С. Трубецкой ─ "У дверей: Реакция? Революция?".

Характерной особенностью этих работ станет двойственное значение революционных событий 1917 года: с одной стороны, революция - это следствие нарушения органической связи в государстве между народом и правящим слоем, как в социальном, так и в культурном отношениях; с другой, ─ начало новой России, создание предпосылок для возрождения утерянной ранее своей культуры.

Культурный разрыв, о котором пишут евразийцы, ведет свое начало после преобразований Петра I. События февраля 1917 года явились лишь продолжением европеизации России, так как: "победа либеральных идей в период революционных преобразований 1917 года должна была создать еще больший разрыв органических связей в обществе, еще дальше ориентировать Россию "по пути приятия западных начал ... " [2: с.167]. Именно поэтому в период от февраля к октябрю русский народ не только уничтожает все европеизированные институты власти царской России, но и не принимает буржуазно-демократические программы интеллигенции и идеалы западноевропейской демократии. У империи не было защитников, а у отечественной интеллигенции, воспитанной на идеалах европейской демократии, не было сторонников, потому что и то, и другое основано было на ценностях чужой европейской культуры, и народными массами не воспринималось. Русский народ верил в другие политические идеалы, в свою политическую правду, которую и вынесла на поверхность общественной жизни русская революция.

В этом разрушении прежних социальных и политических институтов и в неприятии ценностей европейской цивилизации большая часть евразийцев видели положительное значение русской революции, которая положила конец восприятию западной культуры, показала, что российское общество не принимает идеалы европейской демократии: "...Россия стала тем, чем стремилась сделать ее революционная энергия предшествующих русских поколений: концентрацией сил антибуржуазных и антикапиталистических" [1].

Оказавшись в самом начале формирования идей евразийского течения, Флоровский в своих первых публикациях формулирует проблему русской культуры и тесным образом связанную с нею проблему революции 1917 года: "Разгадать будущее России - для нас это означает, прежде всего, понять и осознать еще не вполне раскрытый смысл совершившейся и совершающейся русской революции" [6: c. 132]. Изучение русской революции, ее истоков и причин не может быть обусловлено только социально-экономическим или узко-политическим подходами. Флоровский называет такой подход "оптическим обманом" "общественного мировоззрения" [6: с. 134] как революционной, так и постреволюционной России. Весь ход формирования и развития русской мысли, начиная с XVII в. создает предпосылки для революционного исхода в 1917 году. Правящая и культурная элита страны, просвещенные и образованные сословия России, за редким исключением, были ориентированы на европейские идеи, которые привели к культурно-социальному расколу русского общества. Именно поэтому "революция была неизбежна", ее "не могло не быть, и притом не только в смысле смены власти, а именно в размерах глубокого культурно-бытового потрясения и разгрома" [6: с.135].

Флоровский соглашается с общим мнением евразийцев по истокам и причинам русской революции. Нельзя воспринимать русскую революцию только как социальный эксперимент, согласно абстрактным схемам рационального знания. Русская революция - это исторический факт, имеющий свое неповторимое лицо. Факт, который случился в конкретной стране, в конкретное время. У этого факта есть свои причинно-следственные связи, свои деятели, выросшие в своей социально-культурной среде, с определенным миропониманием и мировоззрением. "...Русская революция из русской истории выросла, а не из абстрактной истории ״капитализма״. Иными словами ״русской революции״ в Европе не может быть: революция в каждой стране может явиться только результатом местных условий" [6: с. 142].