Рядовой свидетель эпохи.

Много гибло в то время у нас на глазах наших бомбардировщиков Пе- 2 при возвращении их с бомбежки над нашими головами или вообще в поле нашего зрения. Также типичной была такая ситуация. Отходит от района бомбежки группа наших «пешек», еще не успев собраться и принять упорядоченный строй, как сзади эту группу пронизывает на значительно большей скорости, чем она у «пешек», одиночный немецкий истребитель, и к земле идет один — два наших горящих бомбардировщика. Наших истребителей поблизости, как всегда, нет. Теперь часто приходится читать, что немцы в то время уже в немалом количестве и небезуспешно стали применять реактивные истребители. Похоже, мы и видели их при нападении на наши бомбардировщики при отходе их от целей. С болью в сердце, как поклонник авиации, наблюдал я эту печальную картину...

Однажды довелось наблюдать даже интересное физическое явление, связанное с падением на землю сбитых самолетов. После того, как грохнулась на землю наша сбитая «пешка», очевидно, с полной бомбовой нагрузкой, по всему небосводу видны были расходящиеся звуковые волны. Это явление объяснялось, наверное, тем, что весенний воздух на морском побережье был сильно насыщен влагой и поэтому зоны уплотненного воздуха от звуковых волн стали резко отличаться от зон разряжения воздуха, такая разница и стала заметной визуально. Но первое впечатление при наблюдении этого явления было такое, будто противник применил какое-то новое оружие. Много раз мне приходилось наблюдать падение сбитых самолетов, но звуковые волны в воздухе довелось видеть только один раз.

Еще один случай, связанный с наблюдением сбитых самолетов, хорошо помнится. Когда мы погорели после танковой атаки на Ляук и шли по следам танковых гусениц в штаб своего батальона, неизменный пункт сбора всех, кто остался без танков, сопровождая раненого командира нашего танка, над нами появился летящий горизонтально горящий самолет. Естественно, он привлек наше внимание. Неясна была его принадлежность, силуэт был незнакомым, и летел он вдоль линии соприкосновения с противником. Через несколько мгновений из него вываливается человеческая фигура и, не раскрывая парашюта, врезается в землю. Затем вываливается другая фигура, парашют раскрывается, а самолет почти сразу после этого устремляется к земле и взрывается. Мы отошли от злополучного для нас Ляука не больше, чем на километр, подошли уже к лесу, откуда начиналась у нас танковая атака, и, видно было: недалеко от нас должен опуститься летчик на парашюте. Мы, конечно, решили сразу его встретить. Если немец — взять в плен, если наш — уберечь от плена. Стали смещаться к месту его скорого приземления. Он приземлился метрах в двухстах от нас и, увидев нас, побежал в сторону немцев. Двое из нас побежали за ним, я подбежал к парашюту, посмотреть марку парашюта. Сразу увидел на нем клеймо с крупными буквами НКАП — ясно, парашют наш, производства народного комиссариата авиационной промышленности. Побежал к той группе, которая устремилась за парашютистом. Он, услышав крики на русском языке, наконец, остановился. Крайне возбужден, руки трясутся. Немного успокоившись, стал рассказывать. Оказалось: он стрелок-радист с самолета «Бостон», такие самолеты поставляют нам англичане. Где проходит линия фронта в этом месте, экипаж не имел представления. Первым покинул самолет штурман, парашют у него, вероятно, был поврежден осколками зенитного снаряда, поэтому и не раскрылся. Почему летчик не покинул самолет, он не знает, возможно, был тяжело ранен. Вот так свела судьба встретиться остаткам двух погоревших экипажей боевых машин разных родов войск. Было в той встрече что-то явно символическое.

Самое непонятное было то, что ни осенью 1944 года в Прибалтике, ни весной 1945 года в Восточной Пруссии я не видел ни в прифронтовой полосе, ни непосредственно на передовой боевых действий наших истребителей. Видел их только сопровождающими наши Ил-2 и Пе-2 при полете к фронту. Обратно и те, и другие шли без сопровождения истребителей, и часто «пешки» гибли на своем обратном пути от немецких истребителей. Думай, что хочешь, куда исчезали наши истребители. То ли всегда и всех их сбивали немцы, то ли все они бывали связанными там, над линией фронта, воздушными боями с авиацией противника, то ли просто бросали сопровождаемые самолеты. Поэтому о действиях нашей истребительной авиации в прифронтовой полосе у меня остались неблагоприятные впечатления. Оно усилилось еще после случая, когда нас, двух связных, идущих от танков на НП бригады, обстрелял наш одинокий «Як», возвращающийся от линии фронта. Маловероятно, что то был немецкий летчик, летящий на нашем истребителе.

Немецкой авиации в Восточной Пруссии, практически, не было видно в воздухе. Всю зиму стояла там пасмурная, слякотная погода, и было понятно, почему в воздухе нет авиации. В марте — апреле стояла, в основном, ясная, солнечная погода, было видно явное господство советской авиации. На таком фоне было странно наблюдать ежедневную гибель наших бомбардировщиков, возвращающихся после выполнения боевого задания...

В начале марта 10-й Днепровский танковый корпус был выведен из состава 5-й гвардейской танковой армии и придан 48-й, а позднее 29-й общевойсковым армиям. Все оставшиеся танки были сосредоточены в 183-ей танковой бригаде. Последние бои в этой бригаде вел с тремя или четырьмя танками наш комбат, капитан Павел Иванович Громцев, медленно продвигаясь на восток, сжимая на своем участке восточнопрусскую группировку немцев и отражая их контратаки. Мне приходилось не раз ходить к его танку, передавать различные распоряжения ему и поручения от него. В одном из последних боев он был тяжело контужен в танке и выбыл в полевой госпиталь. Незадолго до этого там же погиб вместе со всем экипажем комбат — 3, капитан Пручковский. Их танк от попадания вражеского снаряда и детонации своего боекомплекта взорвался. О героической гибели экипажа комбата капитана Пручковского в корпусной газете «За Родину» была опубликована тогда же большая, на две полосы статья.

В начале апреля после потери последних танков 183 танковая бригада была выведена из боев. Вскоре весь уцелевший личный состав 10-го ДТК был переброшен на 2-й Украинский фронт в район Кракова.

За успешные боевые действия в Прибалтике и Восточной Пруссии 183 танковая бригада, в которой я имел честь принимать непосредственное участие в боях в составе экипажа танка Т-34-85, была награждена орденами Суворова и Кутузова 2-й степени. Ей было присвоено почетное наименование «Танненбергская». Более подробные сведения об итогах боевых действий 183 танковой «Танненбергской», орденов Суворова и Кутузова танковой бригада» приведены в книге «Десятый танковый Днепровский», авторы Кравченко и Бурков и в сборнике документов и воспоминаний «Скрежет и лязг танковых гусениц», составленном И.А. Слепичем и А.М. Тереховым.

Глава 6. ПЕРВЫЙ ПОСЛЕВОЕННЫЙ ГОД

ПЕШИМ ПО-ТАНКОВОМУ

День Победы наш 10-й Днепровский, ордена Суворова 2-й степени танковый корпус, в состав которого входила и наша 183-я Танненбергская, орденов Суворова и Кутузова 2-й степени танковая бригада, встретил в шахтерском поселке Мысловицы, что расположен километрах в двадцати от польского города Катовицы, во втором эшелоне 2-го Украинского фронта. Сюда корпус был переброшен в конце апреля из Восточной Пруссии, из района Браунсберга (ныне — польский город Бронево, что западнее Кенигсберга километрах в сорока). Там наша 183 ТТБр, потеряв в тяжелых боях почти все свои танки, находилась некоторое время в обороне в составе какой-то пехотного соединения, ожидая пополнение танками. Но неожиданно, в начале апреля, весь оставшийся личный состав бригады на автомашинах отправили на юг Восточной Пруссии, погрузили в теплушки эшелона и отправили в неизвестном для нас, танкистов, направлении. Вскоре прошел слух о том, что мы едем на Дальний Восток. Но в Вильнюсе наш эшелон был задержан на некоторое время, а затем отправлен в Юго-западном направлении. Через пару дней мы выгрузились в городе Перемышль, а отсюда на автомашинах нас и доставили в Мысловицы к польско-чехословацкой границе.