Вечный слушатель

и на Хондсбоссе шквалом

скользит во весь опор.

О пепел Трои! Вот

опять, как ни далек он,

встречаю темный взор

и ярко-рыжий локон.

Как опознать впервые

пространства и века?

Где башни боевые?

Лишь годы им дано

познать наверняка.

Цветущий луг погублен.

И я уже давно

от времени отрублен.

О чем былое пело

на тысячи ладов?

Но радость не посмела

воспрянуть, - в ней горит

вина былых годов.

И голосом невнятным

здесь ветер говорит

о самом неприятном.

За окнами, где ало

полощется заря,

мерцает грань кристалла,

и древняя волшба

свершается, творя

свет из теней печальных:

сокрытая судьба

миров первоначальных.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Святыня ль потайная

глаголет нам сейчас,

стеная, проклиная?

Какие письмена

увещевают нас?

Беззвезден свод небесный,

лишь сетует волна,

стуча о берег тесный.

II

Забытое ветрило,

увижусь ли с тобой?

Тоска заговорила,

мир сумрачен, угрюм

лишь яростный прибой

грохочет спозаранок,

волны заморской шум,

жилец морских трублянок.

III

Уже давно в просторе

расколоты ладьи,

о прошлом грезят море,

светило, небосвод,

почия в забытьи,

но вестью о пожаре

из мертвых стран плывет

дождь раскаленной гари.

IV

Довременью подобен

грядущего росток,

от облачных сугробин

покров небесный сер,

не светится восток,

лицо земли в морщинах.

Каноны древних вер

покоятся в лощинах.

V

Скитается по странам

неясная молва,

но сердце, зовам странным

ответствуя, поймет,

едва сравнив слова,

что, пусть они несхожи,

но сердце и народ

рекут одно и то же.

VI

Слова о горе многом,

что ни один народ

не будет вспомнен богом,

котел времен бурлит,

опять война грядет,

черед грозе и грому:

здесь жажду утолит

одна тоска по дому.

VII

Дорогою отвесной

светило мчит во тьму,

звезда на свод небесный

вечерняя взошла.

Кто знает, почему

отрадою для взора

лишь белые крыла

сверкают из простора.

VIII

Туман, тяжел и жесток,

на горный кряж идет,

заснежен перекресток,

покой, забвенье, тьма.

Страна в сугробах ждет.

Ночная мгла бездонна,

но многие в дома

сокрылись потаенно.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Что ищет лик угрюмый

луны? Корсары грез

безумьем грузят трюмы,

от них грядет беда,

меж тысячи угроз

застыли мы покорно.

Не нынче ли? Когда?

Зачем луна злотворна?

По лунной тропке хладной

скользят они из тьмы,

и песнею злорадной

терзают нам сердца,

бежим от моря мы

с оглядкой, осторожно

(когда бы до конца

о них забыть возможно!.. )

ГЛАВА ПЯТАЯ

Там, в зеркале, в пучине,

что бережет она,

уже незрима ныне,

на память обо мне?

Объемлет тишина

разъятых нас. Упруго

полощется в окне

навязчивая вьюга.

Не памяти ль реторта

творит подобный снег?

Но в зеркале простерто

безмолвное жилье,

где ждал ее ночлег,

и ныне ждет. Как прежде,

доселе жду ее

в немыслимой надежде.

Где затерялись годы?

Как долго снег идет?

Вне мира, вне природы

сны комнаты пусты,

зеркальным, словно лед,

закованы покоем.

И я один, и ты.

Что толку жить обоим?

Диктует гибель рано

свой снежный приговор,

сочится кровью рана,

смешались времена

и вновь троянский спор

сегодняшний, вчерашний,

встает громада сна

холодной, черной башней.

На снежные руины

всего один лишь раз

пробился луч карминный,

коснувшийся чела

огромный алый глаз;

за глыбою засова

она его ждала,

устало и сурово.

Сквозь снежную истому,

сквозь тишину и грусть

опять тоска по дому.

Впусти же солнце, страсть,

лучи живые пусть

здесь, над покровом белым,

разят за частью часть

все то, что было целым.

Есть остров в океане

он там, на полпути

к пределу расстояний;

уже за окоем

торжественно зайти

должно светило вскоре,

и снова мы вдвоем

с тобой глядим на море.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

I

На дюнах сиротливо

лежит небесный лев,

песком забита грива,

агония близка

забыты боль и гнев.

И вечность, лапой тронув

седые облака,

шлет огненных драконов.

II

Копающий - устало

близ ямы упадет;

душа, как низко пала

ты, - низменна, слепа,

тебя пленил расчет,

хотя мизерна плата:

и вечность вновь скупа,

и вновь тяжка лопата.

III

В каком испуге диком

от моря прочь спеша,

взлетела чайка с криком,

меня узрев едва,

печальная душа,

как закричала стая:

"Ты все еще жива!"

от сердца возлетая...

IV

С тех пор как через силу,

с трудом пытаюсь я,

сверло вонзая в жилу,

проникнуть в существо

земли и бытия

все яростней, все строже

от сердца своего

я требую того же.

V

О песнь, в морозной смуте

безумствуй и пророчь,

но от познанья сути

сумей себя сберечь

тоска по дому, прочь!

Старенье душу ранит,

губя и смысл, и речь

и злобно в бездну манит.

VI

Напряжено молчанье,

как в бурю паруса;

безмерно измельчанье

до жалости, до слез,

чужие голоса

нас требуют всечасно,

и тянется допрос,

и отвечать ужасно.

VII

Заполонив покои,

царит сиянье тут

далекое, морское.

Наследники тоски

сюда вдвоем войдут:

и нет для них реальней

предметов, чем станки,

столы и наковальни.

VIII

Все глуше, бесполезней

зовет к деянью плоть,

все тягостней болезни,

застывший разум глух,

не в силах обороть

нашествия кошмара

о страх, о слабый дух,

о тягостная кара!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Угрюмо бродит кто-то

меж дюнами порой:

тяжка его забота;

нисходит влажный мрак,

хрустит песок сырой.

На берегу пучины

он замедляет шаг:

для страха нет причины.

Гряда холмов песчаных;

здесь не бывает встреч

ненужных, нежеланных,

здесь пристань, здесь приют,

здесь умолкает речь

пред голосом рассудка

и сердца - все же здесь

невыразимо жутко.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

I

Молчание, ни слова

ей не произнести

ни в глубине алькова,

ни возле очага

оборвались пути

неумолимо, разом:

в душе лежат снега,

и успокоен разум.

II

Покуда море дремлет,

внезапно пробудясь,

она глаза подъемлет

в еще рассветный мрак,

я жду - но рвется связь:

за гранью смерти где-то

лежит архипелаг

забвения и света.

III

К приюту нежилому

влекусь, где в зеркалах

сейчас тоска по дому

уснула тяжело;

пусть я повержен в страх,

но все же должен вскоре

уйти, разбив стекло,

туда, в другое море.

IV

И вот с тяжелым стоном

приходит свет дневной,

вдали под небосклоном

печальный моря взгляд

прощается с луной,

и полчища бакланов

бессмысленно кричат,

внезапно в воздух прянув.

V

Блаженно ты, стрекало

стальных, студеных вод