Москва и москвичи

егория вторая-люди мрачные, молчаливые. Они ни с кем не сближаются и среди самого широкого разгула, самого сильного опьянения никогда не скажут своего имени, ни одним словом не намекнут ни на что былое. Да никто из окружающих и не смеет к ним подступиться с подобным вопросом. Это опытные разбойники, дезертиры и беглые с каторги. Они узнают друг друга с первого взгляда и молча сближаются, как люди, которых связывает какое-то тайное звено. Люди из первой категории понимают, кто они, но, молча, под неодолимым страхом, ни словом, ни взглядом не нарушают их тайны. Первая категория исчезает днем для своих мелких делишек, а ночью пьянствует и спит. Вторая категория днем спит, а ночью "работает" по Москве или ее окрестностям, по барским и купеческим [70] усадьбам, по амбарам богатых мужиков, по проезжим дорогам. Их работа пахнет кровью. В старину их называли "Иванами" а впоследствии - "деловыми ребятами". И вот, когда полиция после полуночи окружила однажды дом для облавы и заняла входы, в это время возвращавшиеся с ночной добычи "иваны" заметили неладное, собрались в отряды и ждали в засаде. Когда полиция начала врываться в дом, они, вооруженные, бросились сзади на полицию, и началась свалка. Полиция, ворвавшаяся в дом, встретила сопротивление портяночников изнутри и налет "Иванов" снаружи. Она позорно бежала, избитая и израненная, и надолго забыла о новой облаве. "Иваны", являясь с награбленным имуществом, с огромными узлами, а иногда с возом разного скарба на отбитой у проезжего лошади, дожидались утра и тащили добычу в лавочки Старой и Новой площади, открывавшиеся с рассветом. Ночью к этим лавочкам подойти было нельзя, так как они охранялись огромными цепными собаками. И целые возы пропадали бесследно в этих лавочках, пристроенных к стене, где имелись такие тайники, которых в темных подвалах и отыскать было нельзя. Лавочки мрачны даже днем,- что в них лежит, разглядеть нельзя. С виду, по наружно выставленному товару, каждая из этих лавочек как бы имеет свою специальную, небогатую торговлю. В одной продавали дешевые меха, в другой-старую, чиненую обувь, в третьей- шерсть и бумагу, в четвертой-лоскут, в пятойжелезный и медный лом... Но все это только приличная обстановка для непосвященных, декорация, за которой скрывается самая суть дела. В этих лавчонках, принималось все, что туда ни привозилось и ни приносилось,- от серебряной ложки до самовара и от фарфоровой чашки до надгробного памятника... Как-то полиции удалось разыскать здесь даже медную десятипудовую пушку, украденную из Кремля. Днем лавочки принимали розницу от карманников и мелких воришек-от золотых часов до носового платка или сорванной с головы шапки, а на рассвете оптом, узлами, от "иванов" - ночную добычу, иногда еще с необсохшей кровью. Получив деньги, "иваны" шли пировать в свои притоны, излюбленные кабаки и трактиры, в "Ад" [71] на Трубу или "Поляков трактир". Мелкие воры и жулики сходились в притоны вечером, а "иваны" - к утру, иногда даже не заходя в лавочки у стены, и прямо в трактирах,