Москва и москвичи

рубля,- отвечает сконфуженный студент, никогда еще не видавший толкучки. - Га! Четыре! А рублевку хошь? Его окружали, щупали сукно, смеялись и стояли все па рубле, и каждый бросал свое едкое слово: - Хапаный!.. Покупать не стоит. Еще попадешься! Студент весь красный... Слезы на глазах. А те рвут... рвут... Плачет голодная мать. - Может, нечистая еще какая! И торговка, вся обвешанная только что купленным грязным тряпьем, с презрением отталкивает одеяло и подушку, а сама так и зарится на них, предлагая пятую часть назначенной цены. - Должно быть, краденый,-замечает старик барышник, напрасно предлагавший купчихе три рубля за самовар, стоящий пятнадцать, а другой маклак ехидно добавлял, видя, что бедняга обомлела от ужаса: - За будочником бы спосылать... Эти приемы всегда имели успех: и сконфуженный студент, и горемыка-мать, и купчиха уступали свои вещи за пятую часть стоимости, только видавший виды чиновник равнодушно твердит свое да еще заступается за других, которых маклаки собираются обжулить. В конце концов, он продает свой собачий воротник за подходящую цену, которую ему дают маклаки, чтобы только он "не отсвечивал". Это картина самого раннего утра, когда вторая категория еще опохмеляется. Но вот выползает и она. Площадь меняет свое население, часы обирательства бедноты сменяются часами эксплуатации пороков и слабостей человеческих. На толкучке толчется масса пьяниц, притащивших и свое и чужое добро, чтобы только добыть на опохмелку. Это типы, подходящие к маклакам второй категории, и на них другой способ охоты приноровлен, потому что эти продавцы - народ не совестливый и не трусливый, их и не запугаешь и не заговоришь. На одно слово десять в ответ, да еще родителей до прабабушки помянут. Сомнительного продавца окружают маклаки. Начинают рассматривать вещь, перевертывать на все стороны, смотреть на свет и приступают к торгу, предлагая свою цену: - Два рубля? Полтора! Гляди сам, больше не стоит! [75] - Сказал два, меньше ни копья! - Ну без четверти бери, леший ты упрямый! - Два! - безапелляционно отрезает тот. - Ну, держи деньги, что с тобой делать! - как бы нехотя говорит торговка, торопливо сует продавцу горсть мелочи и вырывает у него купленную вещь. Тот начинает считать деньги, и вместо двух у него оказывается полтора. - Давай полтину! Ведь я за два продавал. Торговка стоит перед ним невозмутимо. - Отдай мою вещь назад! - Да бери, голубок, бери, мы ведь силой не отнимаем,-говорит торговка и вдруг с криком ужаса: -Да куды ж это делось-то? Ах, батюшки-светы, ограбили, среди белого дня ограбили! И с этими словами исчезает в толпе. Жаждущие опохмелиться отдают вещь за то, что сразу дадут, чтобы только скорее вина добыть - нутро горит. Начиная с полдня являются открыто уже не продающие ничего, а под видом покупки проходят в лавочки, прилепленные в Китайской стене на Старой площади, где, за исключением двух-трех лавочек, все занимаются скупкой краденого. На углу Новой площади и Варварских ворот была лавочка рогожского старообрядца С. Т. Большакова,