По обе стороны экватора

А вообще-то в этом деле, кроме мадам Рубинштейн, замешаны десятки других фирм. И швейных, и обувных, и туристических, и даже автомобильных. Главный конкурс в Майами патронируют сейчас, например, «Тони» — дочерняя косметическая фирма от «Жиллета», «Пепси-кола», «Олдсмобил». В это дело вложены в Майами такие миллионы, какие нам тут, в Бразилии, и не снились. И заметь: все расходы не только окупаются, но и приносят десятикратную, если не больше, прибыль. А как же иначе: стоит только «Мисс Айдахо» сказать по радио или по телевидению, что она умывается по утрам мылом «Пальмолив», а чистит зубы пастой «Филипс», как все парфюмерные фирмы, которые производят другие типы мыла и пасты, могут либо покинуть штат Айдахо, либо примириться с падением своих продаж процентов этак на пятьдесят.

Рауль закурил, сладко потянулся. Я подумал, что пора бы и по домам. Но как истинный бразилец Рауль, видимо, настроился на долгую и серьезную беседу. Он уже в третий раз заказал кафезиньо, пачку сигарет «Голливуд». И говорил, говорил, говорил…

— Возьми наш нынешний конкурс: ты, может быть, думаешь, что скандальная сенсация с Анизией Фонсека, кухаркой из фавелы, которая стала «Мисс Бразилиа» и претендует на звание «Мисс Бразилия», возникла сама по себе? Нет, брат, все это было организовано с определенными целями. Во-первых, нашему угасающему, теряющему популярность предприятию нужна свежая кровь. Годами и десятилетиями королевы красоты появлялись из «чистой публики», из «приличных семей», поэтому простонародье, миллионы людей, которых социологи относят к самой низшей и самой многочисленной категории населения, стали терять интерес к нашим «мисс», понимая, что все эти великосветские игры их не касаются, что их дочкам доступа на Олимп нет. И вот теперь пожалуйста: по пассареле гордо шагает кухарка и дочь кухарки, прожившая всю жизнь в фавеле и ни разу в жизни не облачавшаяся в вечернее платье!

Вторая и главная причина: если раньше телезрители этой низшей, но, повторяю, самой многочисленной категории рассматривали рекламу изделий мадам Рубинштейн как нечто, не имеющее к ним никакого отношения, как дорогие игрушки королев, кинозвезд и светских львиц, то теперь им начинает казаться, что продукция мадам Рубинштейн способна и кухарку превратить в «мисс». И ты представляешь себе, сколько огребет фирма мадам Рубинштейн, если хотя бы одна из десяти, ну, пусть даже одна из ста этих бедных и нищих девчонок, сэкономив на еде, на билетах в кино, урвав из жалкой заначки, которая лежит в ожидании рождества или карнавала, отправится в ближайшую галантерейную лавку и купит самую дешевую губную помаду или лак для ногтей?..

Вот поэтому-то успех Анизии был запланирован еще до того, как сама она оказалась среди соискательниц короны. Да и вообще: Анизия тут ни при чем. Она просто подвернулась под руку. Не будь ее, взяли бы любую другую. С подходящими, разумеется, параметрами по бюсту и бедрам.

А все то, что ты слышал в Организационной комиссии: жалобы на хлопоты, которые им причиняет Анизия, крикливое возмущение ее «выходками» — это тоже игра, подогревание сенсации, создание возбужденной, может быть, даже скандальной атмосферы, на которую мы, репортеры, слетаемся, как мухи на падаль. И к счастью для всех нас, эта добрая и наивная девочка, сама того не понимая, участвует в нашей игре, когда, искренне и от души желая помочь горничной в отеле, хватается за пылесос. Остальные «мисс» шокированы, в оргкомитете скандал, мы, газетчики, подогреваем страсти, а публика умиляется.

Рауль устало откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Уже первый час ночи. Окна на авениде Атлантика гаснут одно за другим: Копакабана отходит ко сну. Мы молчим, прислушиваясь к шелесту волн, лениво набегающих на песчаный пляж и отступающих обратно в черный океан. У пустого соседнего столика останавливается одинокая женщина. Она оборачивается в нашу сторону с молчаливым, хорошо понимаемым на всех широтах вопросом. Это Паула из нашего «Сан-Жорже». Узнав меня, она улыбается, пожимает плечами, словно извиняясь за нечаянную ошибку, и прикладывает палец к губам, намекая, что эта нечаянная встреча должна остаться между нами. Я чуть заметно киваю ей, и она идет дальше к «Леме-палас-отелю», где и в этот час можно найти любителей ночных приключений. Я гляжу ей вслед. У нее мягкая походка человека, которому некуда торопиться, которого никто нигде не ждет. Удаляющуюся фигуру Паулы провожает усталым взглядом и наш официант, который давно уже отправился бы домой, но суровый закон ресторанного сервиса, гласящий, что клиент всегда прав, удерживает его от деликатных намеков и вопросительных взглядов. «Фиорентина» славится обслуживанием, и сейчас я это могу оценить в полной мере.

Мы прощались с Раулем, пронизанные взаимной братской любовью, и договорились встретиться завтра в «Мараканазиньо» на репетиции конкурса.

— Обязательно приезжай, — сказал он, обнимая меня за плечи. — Репетиция может оказаться для тебя еще интереснее и важнее самого конкурса.

Я подумал, что он преувеличивает: чего ради тратить время на репетицию? Все уже казалось предельно ясным. Рассказ Рауля расставил все точки над «и»: «бизнес и красота, капитализм и бесправное положение женщины. Холодная игра дельцов на честолюбии и жадности провинциальных девиц. Массовый обман потребителя, которому фирмы-патроны всучают свои товары, рекламируемые участницами конкурса». И в конце — ликование победительницы, слезы остальных и холодные улыбки хозяев, подсчитывающих барыши. Хоть сейчас я был готов садиться за контрпропагандистский очерк. Оставалось только решить, в каком эмоциональном ключе его делать: либо писать с откровенным негодованием, и тогда получится разоблачительный памфлет, либо, мобилизовав иронию, попытаться высмеять конкурсы и возню вокруг них. И в том и в другом случае следовало обрушить пыл не только на организаторов конкурса, но и на девиц, добровольно продающих себя фирме мадам Рубинштейн. Словом, прощаясь с Раулем, я был убежден, что мой очерк уже сложился: осталось его только записать или как «гневное разоблачение», или «разоблачение с иронией». С признательностью за бесценную помощь, за обрушенный на меня поток информации, который поможет мне создать шедевр — именно шедевр, я в этом уже не сомневался! — я обнимал Рауля как друга и брата и пытался сообразить, чем же мне отблагодарить его за восхитительное, не так уж часто встречающееся среди журналистов бескорыстие. А Рауль, понимая это, потрепал меня по плечу, взялся в последний раз за мою пуговицу, улыбнулся и повторил:

— Приходи все-таки на репетицию. Не пожалеешь. Увидишь вблизи.

Он сказал это, кивнул мне и пошел по тротуару в сторону авениды Принцессы Изабель, где легче было поймать такси. А я задержался около подсчитывающего чаевые официанта. Пытаясь понять смысл этой последней фразы «увидишь вблизи», я вдруг почувствовал, что Рауль подарил мне совершенно неожиданный вариант решения темы «Конкурс красоты». А обе мои домашние заготовки — «гневное разоблачение» и «разоблачение с иронией» — лучше отложить. Или использовать как вспомогательный инструмент. Главные усилия следует сосредоточить не на разоблачении конкурса. Разоблачение прозвучит в любом случае. Но как бы я ни писал, главным объектом исследования должны стать не организаторы и хозяева. Не фирма Елены Рубинштейн. Решать эту тему нужно на улыбках и слезах «мисс»…

«Увидишь вблизи», — сказал Рауль. И вновь оказался нрав: в огромном, еще не заполненном публикой «Мараканазиньо» с какой-то неожиданной силой обнажились страсти, волнения, слезы, улыбки, радости и разочарования, кипящие вокруг конкурса и вокруг двадцати пяти растерянных его участниц. И почти физически ощутив их робость и страх, я вдруг понял очень важную вещь: можно сколько угодно иронизировать и высмеивать честолюбивые притязания этих девочек, их наивную веру в удачу, истеричное ожидание: «А вдруг именно я?!»

Но нельзя было не увидеть, что эти чувства, эти страхи, вера, надежда, смятение — они-то искренние, а не поддельные!.. В лихорадочном калейдоскопе фальшивых и продажных страстей, бушующих вокруг этой помпезной аферы, именуемой «Конкурс „Мисс Бразилия“», только слезы и страдания девочек были честными, настоящими, подлинными. И я понял, что нужно писать об этих слезах и о том, что они — не только соблазнительная эмоциональная приправа, придающая зрелищу особую пикантность, а заранее рассчитанный устроителями и умело переплавляемый в дивиденды компонент действа.