Традиции свободы и собственности в России (СИ)

Логика реформаторов понятна. Разнонаправленность интересов в обществе не должна перерастать в тяжелые конфликты и кризисы. Мы называем эти интересы политическими убеждениями и признаем право каждого претворять свои убеждения в жизнь. Но вне партий (не просто кружков по интересам) это невозможно. Партии могут легально расширять круг единомышленников, пополнять свои ряды, заниматься пропагандой и агитацией, участвовать в выборах и проводить своих людей в выборные органы для осуществления программных целей партии.

Партия — это организационное оформление определенной политической силы. Не будучи организационно оформлена, эта сила еще не сила, она рассеяна в обществе. Цель каждой партии — приход к власти через выборы. Программа-максимум на выборах — получение парламентского большинства. В мире все больше стран, где участие в выборах — не только право, но и обязанность партии. В Германии партия лишается регистрации, если шесть лет не участвует в парламентских выборах. Немецкие законодатели ставят вопрос так: если партию не интересуют выборы, что у нее на уме? Уж не прикрывает ли она подпольную организацию?

Не забудем, что именно изобретение политических партий современного образца помогло упорядочить политическую жизнь, перейти от кровавой борьбы за власть, дворцовых переворотов и верхушечных войн к юридическим процедурам. Партийно-пропорциональная система выборов — не есть что-то новое для России. Это система, сложившаяся в России еще в 1906-1917 гг. (об этом у нас еще будет речь впереди), так что возвращение к ней с самого начала было моральным долгом новой России, восстанавливающей историческое преемство.

Эта система, по замыслу реформаторов, отсечет от Думы одномандатников, проталкиваемых мафиозными кланами, искателей депутатской неприкосновенности, случайных людей без серьезных программ, но с популистскими лозунгами и неисполнимыми обещаниями. Сегодня законодательные органы, особенно региональные, еще в достаточной мере забиты бизнесменами, которые стали депутатами, чтобы «решать вопросы» — только не региона, а своего бизнеса. Некоторые из них даже не очень представляют, а для чего еще нужны законодательные органы. Удивительно ли, что PR-структуры, утратившие огромный рынок по обслуживанию избирательных кампаний одномандатников, громче всех уверяют, что возвращении к партийно-пропорциональной системе есть «гибель демократии», причем отчаяннее всех голоса мастеров «черного пиара». Им воистину есть, о чем рыдать.

Пропорциональное представительство благоприятствует умеренной многопартийности, а мажоритарное — постепенно ведет страну к двухпартийной системе. Мажоритарная система небезопасна в обществе, подверженном серьезным расколам, поскольку содействует их углублению. При мажоритарной системе избиратели нередко делают свой выбор не на основе политической платформы кандидата, а по признаку его национальности, расы, религии, родного языка, происхождения или классовой принадлежности. Пропорциональная же система имеет свойство постепенно сглаживать расколы — правда, лишь когда она сочетается с электоральным барьером (трехпроцентный достаточен, установленные ныне 7% — несомненный и, надеюсь, временный перебор), отсекающим экстремистов и маргиналов. При ней повышаются шансы партий, отстаивающих принципиальные ценности, а не ближайшие политические выгоды. Особенно четко это подмечено в многоэтнических и многоконфессиональных странах.

Формальная логика часто подталкивает к ложным выводам. Например, внушает мысль, что существует одна-единственная демократическая модель, одинаково обязательная для всех стран — больших и малых, моноэтничных и многонациональных, северных и южных, только что родившихся и существующих второе тысячелетие.

Для демократического процесса в России было бы гораздо опаснее ничего не менять, оставить все так, как есть. Новой России по одному счету всего 15 лет, по другому — 13, и ее политические институты во многом создавалась с чистого листа. У нас еще очень слаба культура компромисса, отклонение законопроекта, внесенного меньшинством часто воспринимается им как враждебный выпад и даже сознательно злонамеренный, подрывной, антигосударственный акт. Невозможно себе представить, чтобы на смену коммунизму у нас с первой попытки пришла идеальная система — любая система нуждается в последовательном совершенствовании по мере накопления опыта, положительного и отрицательного.

Часто приходится слышать: с точки зрения демократического процесса отказ от прямых губернаторских выборов — шаг назад. Но что значит «с точки зрения демократического процесса»? Где хранится его эталон? В штатах США губернаторы избираются населением, а провинции Канады их назначают. Можем ли мы говорить на этом основании, что Канада — менее демократическая страна?

Думаю, со временем Россия все же вернется к прямым выборам губернаторов, но в реальной жизни без шага назад порой невозможно сделать затем два шага вперед. В условиях, когда на карте стояла элементарная управляемость страны, отмена прямых губернаторских выборов была, видимо, неизбежна. Слишком много развелось губернаторов, по сути, приватизировавших регион — самые сладкие куски собственности они раздали родне и верным подставным лицам. Не меньше просто слабых губернаторов, под чьим носом цветет наглое воровство и не менее наглое самодурство, крышевание теневого бизнеса, легализация незаконных мигрантов из-за рубежа, особенно опасное в приграничных районах. Институт прямых губернаторских выборов был введен в России явно преждевременно, когда еще отсутствовала добрая половина необходимых законов, рынок только начинал складываться, а структурирование новых общественных механизмов шло на уровне броуновского движения. Именно в этот отрезок времени сложились почти все стереотипы и алгоритмы упраздняемой губернаторской системы, почти обязательно завязанной на «распилы» и «надежные схемы». Изменить эти алгоритмы при сохранении прямых, но, как правило, вполне управляемых местной властью выборов оказалось бы почти неразрешимой задачей.

В свое время на Украине проявили больше благоразумия: там губернаторы всех 24 областей прямо назначаются президентом, но он зато и спрашивает с них. И это не мешает бурной политической жизни на Украине. Так же обстоит дело с воеводствами в Польше.

Высокий процент голосов, поданных за того или иного политика на альтернативных выборах, не обязательно говорит о недемократическом и «несвободном» характере выборов. Можно сослаться на главу Парламентской ассамблеи ОБСЕ Брюса Джорджа. На президентских выборах в Грузии (прошедших через 45 дней после силового свержения предыдущего президента), согласно официально объявленным данным, свыше 96% голосов досталось М.Н. Саакашвили. Г-н Джордж, чье мнение следует уважать, не счел такой результат ни подозрительно высоким, ни антидемократическим. Он усмотрел в этих выборах «много позитивного» и был «рад об этом сообщить».

Как свежее доказательство тоталитарных тенденций в современной России приводят два недавних закона — «О митингах и демонстрациях» и «О референдумах». В первом случае разрешительная система заменяется на уведомительную. Если раньше организаторы демонстрации должны были просить согласия властей на ее проведение, теперь достаточно сообщить властям о дате и месте. Второй из упомянутых законов делает референдум нормой прямого действия. То есть, итоги референдума станут обязательными к исполнению, тогда как по старому закону они носили рекомендательный характер. Так что же усиливают эти законы, демократию или тоталитаризм?

Но даже если бы обвинения крайней оппозиции были справедливы, ее вывод о «поражении» российской демократии все равно ничего бы не стоил. Подобный вывод равносилен утверждению, что мир сложился в своем окончательном виде, и отныне ничто в нем измениться не может, всякое развитие остановилось. Приверженцев такой точки зрения может извинить лишь то, что люди во все времена смотрели на мир вокруг себя как на уже неизменяемый и бесповоротный. Это вообще одна из самых распространенных логических ошибок: с одной стороны, общеизвестно, что вереница ушедших веков была заполнена сплошными переменами, а с другой — определенный тип людей почему-то склонен думать, что отныне перемен не будет, точнее: будет только плохо и еще хуже.