Традиции свободы и собственности в России (СИ)

Вызывающе осязаемо присутствие либералов. Иван Аксаков негодовал: «Целый сонм газет и журналов с самодовольной осанкой возглашает: „мы, либеральная печать“». Чернышевский не упускал случая посмеяться в своих статьях над русскими либералами и печатно заявить, что ни он, ни вся «крайняя партия» не имеют с ними ничего общего. «Крайняя партия» Чернышевского — это те, кого советские историки стали величать «революционными демократами».

Либеральной, в целом, была и такая мощная общественная сила как земское движение, зародившееся в середине 1860-х годов. «Земцев» также постоянно называли партией.

Двумя выраженными партиями были западники и славянофилы. Славянофилы сами себя так не называли, они предпочитали название «Московская партия». Эта партия уже на излете своей популярности фактически залучила в свои ряды даже императора Александра III, в чем не оставляют сомнений ни его политические взгляды, ни художественные вкусы.

Характерен заголовок статьи знаменитого журналиста М.Н. Каткова из «Русского вестника» (№ 7, 1862) «К какой мы принадлежим партии?», характерен и такой отрывок из нее: «Вырвите с корнем монархическое начало... уничтожьте естественный аристократический элемент в обществе, и место его не останется пусто, оно будет занято бюрократами, демагогами, олигархией самого дурного свойства». Что-то слышится родное.

Даже подо льдом советского коммунизма, монопольной и монолитной политической силы в СССР, возникали несомненные партии (см., например: Ник. Митрохин. «Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953-1985», М., 2003).

На все это можно (и нужно) возразить, что влияние на общество через СМИ (не говоря уж о самиздате) — важный, но не главный признак партии. В современном демократическом обществе политические партии заслуживают называться партиями лишь тогда, когда могут участвовать в парламентских выборах. Тут важно слово «в современном». Дело в том, что описанное правило куда моложе, чем полагают наши сограждане, волнующиеся как невесты при слове «Запад».

Первый в истории закон, легализовавший политические партии («Reform Act»), появился одновременно с железными дорогами, в 1832 году. Появился именно там, где и следовало ожидать, в Англии. Благодаря этому закону было формализовано существование партий «вигов» и «тори» — двух верхушечных мировоззрений, впервые обозначившихся в конце XVII века и с тех пор соперничавших. «Тори» были приверженцами абсолютной монархии, их идеалом было «непротивление народа божественному праву королей», «виги» же выражали интересы растущей торговли. Формализация, которую предписал «Reform Act», заставила партии присвоить себе официальные названия. «Виги» оформились в Либеральную партию, «тори» — в Консервативную, начали складываться местные отделения партий. По словам историков, Либеральная партия стала первой в мире постоянно действующей партией. Произошло это лишь в 70-е годы XIX века.

Между 1840-ми годами и первой мировой войной, т.е. на протяжении примерно 70 лет, политические партии оформились и были постепенно узаконены почти во всех христианских странах, включая Россию. В континентальной Европе партии в старом понимании слова существовали веками, партии же нового типа, близкого к современному, начали формироваться после волны революций 1848 года на основе возникших в революционную пору клубов и кружков. Нет загадок и с американскими партиями. Вот как энциклопедия Брокгауза и Ефрона излагала вопрос о рождении политических партий США: «В Соединенных Штатах вопрос о рабстве создал две сильные партии, из которых одна (Демократическая) стремилась к тому, чтобы рабовладельческие штаты имели возможность сохранить у себя рабство, а другая (Республиканская) являлась более централистичной, признавая за Союзом штатов право отменить рабство на всей своей территории». Именно вопрос о рабстве, как вопрос номер один, «создал две сильные партии», утвердил в США двухпартийную систему. Процитированная статья была написана тридцать лет спустя после гражданской войны в США, когда факты о рождении двух главных американских партий еще не заволоклись туманом благочестивых выдумок.

Что до России, уже в первой Государственной Думе, избранной в феврале 1906 года (к этому отрезку истории мы еще вернемся), было представлено семь партий. Никакой политической «отсталости» они не ощущали, так как по сравнению с подавляющим большинством политических партий мира, существовавших в то время, были моложе не на века, а на десятилетия или годы. Уже в июне 1906 г. делегация российской Думы участвовала в работе Социалистической конференции Межпарламентского союза в Лондоне. Не наблюдалось у русских партий и страха перед «царизмом». Думцы, не защищенные тогда парламентской неприкосновенностью, вели себя отважно, даже если и глупо (самый яркий пример — чудовищное по безответственности «Выборгское воззвание»).

Общее число партий в Российской империи к концу 1917 года превышало 300. После большевистского переворота отдельные из них продержались на птичьих правах до середины 20-х (наиболее известный пример — левые эсеры) и даже позже (про самых ручных из анархистов, кажется, просто забыли до 1930-х годов, но потом вспомнили)76, большинство скрылось в подполье, многие действовали в эмиграции. После вынужденного по известным причинам перерыва партии в России обильно возникают вновь начиная с конца 80-х. Конечно, они не могут быть копиями былых партий и уже поэтому становление партийной системы в новой России не могло походить на разыгрывание музыкальной пьески по несложным нотам.

Вставка 1: Партии «правильные» и «неправильные»

Тем, кто уверяет, что партии у нас неправильные, стоит приглядеться к мировому опыту. В любой стране партии немного неправильные (иди даже совсем неправильные) по меркам другой страны. Вот что говорит о США американский политолог Леон Арон (Washington ProFile, 30.01.04): «Разве у нас есть партии в европейском смысле? Нет, конечно... Президент США фактически назначает председателя партии. С одной стороны, он идет на выборы как представитель партии, а с другой — спросите американца — знает ли он платформу Республиканской партии. В этом смысле, между Бушем и Путиным есть определенное сходство. И в США, и в России именно президент ведет страну и устанавливает цели».

Японию уверенно относят к демократическим странам. Между тем, в Японии Либерально-демократическая партия находилась у власти начиная с 1955 года (а фактически — правда, под другим названием — с 1948-го). В этой стране не было и нет оппозиции, равновеликой правящей партии, хотя в 1993 году оппозиционный альянс, объединивший почти всех соперников ЛДП, от коммунистов до крайних консерваторов, чудом победил на выборах с очень небольшим перевесом. Но уже в 1996 году ЛДП взяла реванш и вернулась к власти. У власти она и сегодня. Партия полностью срослась с государственным аппаратом и всякий раз получает на выборах достаточное для формирования своего правительства число голосов. Характерно, впрочем, что теперь ЛДП предпочитает вступать в коалицию с одной из небольших партий.

Чуть покороче, чем у японской ЛДП, срок пребывания у власти (1945-1981 и 1987-1992) у итальянской Христианско-демократической партии. Пробыла бы и дольше, но в 1992 году (после того, как ее бывший глава и премьер-министр Дж. Андреотти оказался привлечен к суду за связи с мафией в седьмой раз) была распущена. В ФРГ христианские демократы были правящей партией не столь долго, «всего» 20 лет (1949–1969). В 1982 году они вернулись, но уже на какие-то 16 лет и еще раз вернулись в 2005-м.

Возможно, политическая теория выведет когда-нибудь правило, согласно которому в больших и сложных странах, переживших длительный период несвободы и общенациональный стресс (война, резкий экономический кризис, обрыв привычного образа жизни), «доминантные» партии — необходимый элемент утверждения стабильности. Постепенно в их тени подрастают другие партии, сами же они со временем приедаются электорату и их победа на выборах перестает быть гарантированной.