Руина, Мазепа, Мазепинцы

похвальная грамота к киевскому губернатору, которому

указывалось распространить ее по всей Малороссии.

Мазепе было не по вкусу, что дело о доносе на него

разбиралось не в Украине, и он несколько раз письмами домогался

его лист, а Кочубей писмо то взявши и прочет того ж часу ятся бегству.

И того ж дня которого он с Искрою ушол, нападши посланные мои

нечаянно на двор, не застали уже Кочубея и Искры, а посланные за

ними вслед гнали даже до Красного Кута, где уже не дерзая без ведома

моего им чинить, возвратилися паки до Диканьки в маетность Кочубееву

и там взяли было сына его зятя полковника миргородского и лист до него

писанный вышеупомянутый, из кармана выняв, ко мне прислали, который

у себе имею и ничего в нем противного не обретаю. Толко внутренкяя и

тайная Бог весть, для сего надобно бы тут Кочубея на очную с ним ставку

поставить, которою бы или осудился или оправдался, а покамест Кочубей

пришлется, приказал и сотникам и полковникам политично миргородского

полковника назирать да и сам недримательное на оного имею око, хотя

он еще ничего не знает, кроме того, что Кочубей на пытке был и

повинился>. (Государственный архив. Кабинетские дела. Отделение II. Кн. №

8. Письмо Мазепы к Головкину, доставленное царю с письмом Головкина

от 9-го мая.)

625

от Головкина и Шафирова, чтобы враги его были присланы к

нему на расправу. Узнавши, что после первых допросов

обвиненных отправили в Смоленск до дальнейшего указа, Мазепа

встревожился, так как это показывало, что дело еще не

кончилось и может повернуться иначе. Тогда Мазепа еще сильнее

домогался присылки Кочубея и Искры к нему на казнь и пугал

царских министров, что в Малороссии происходят толки и

расходятся слухи, будто Кочубей придет снова в царскую милость

и станет гетманом1.

Но царя Петра беспокоила в то время мысль: не совершен

ли был этот донос по неприятельскому подущению. Время было

военное, и мысль эта, естественно, приходила царю в голову.

Ему казалось, что Кочубея и Искру допрашивали недостаточно

строго. По отправлении их в Смоленск, когда министры

прислали к царю проект решения дела, Петр приостановил

утверждение и написал Головкину, чтобы преступников еще раз

допросили с пыткою. Напрасно Головкин представлял государю

1 23 мая писал Головкин царю: <Кочубея и Искру отослали в Смоленск

и велели держать их до указу вашего величества, только не было бы

продолжением того дела сумнения гетману. Многократно просит он

прислать оных в войско для обличения их воровства и потом карания, какое

ваше величество над ними учинить повелите. А в народе малороссийском, от его Кочубеевых единомышленников разсееваются многие плевелы: будто Кочубея и Искру из Смоленска в Петербург препроводили и будто на

него гетмана ваш великий гнев; и ныне-де обозного генерального челяд-

ника в Киев едучого в одном малом местечке Оленовце за то только, что

просил подводы, старшина тамошняя била и из местечка, отнявши

лошадь, выгнала с таковыми выговорами: полно уже вашего гетманского

панства! Приедет на вашу всех погибель Кочубей! Тоже всюды в простом

народе безумные повести разглашаются, будто Кочубей в великой милости

вашей здесь, а Искра будто послан гетманом города какого-то добывать, а когда добудет, отпущен будет на гетманство. Такое-де смущение и

мятеж от плевосеятелей единомышленников Кочубеевых потамест не может

искорениться, пока народ не увидит их привезенных туда к гетману в

оковах и достойную казнь по делом своим восприемлющих ибо хотя де

оных Кочубея и Искру и в уголь здесь сожгут, никто от тамошних не

будет ведать и верить. Да и честь его гетманская в великом понижении

и обругании обретается, ибо оные клеветники на него не только в Великой

России письмами обругали и в Малой России много в уши клеветали

неправду, изменническим пороком славу и честь его испраздняя и

возбуждая против него на бунт, но и по иным заграничным землям, по

Польше, по Литве и по иным то разсеяли. Понеже гетман Сенявский

резидента его о том вопрошал, и желательные его корреспонденты из

Вол ох и Мультан до него гетмана писали, соболезнуя о нем, о чем он, гетман, зело печалится и просит ваше величество о присылке их в войско, дабы всяк оных увидя, в том уверился и тем бы плевелы и возмущения

пресеклися. А хотя к нему граматы царского величества с объявлением

воровства их посланы по оные ему в простом народе повсюду внушить

невозможно>. (Государственный архив. Кабинетские дела. Отделение П.

Кн. № 8.)

626

письменно, что Кочубея по старости и дряхлости пытать

невозможно1, - Петр дал указ привезти их снова и сделать им

последний допрос под пыткою.

По такому царскому указу 28 мая всех их привезли из

Смоленска в Витебск и подвергли допросу под пыткою. Кочубею

дали три удара, Искре - шесть, попу Святайлу - двадцать, сотнику Кованьке - четырнадцать. Все стояли на прежнем.

Кочубей уверял, что он, не советуясь ни с кем, кроме Искры, затеял ложный донос на гетмана по злобе; прочие - что не

знали ни о каких посторонних попущениях, и повторяли только

то, что слыхали от Кочубея. Министры добивались от Кочубея, не сказывал ли ему чегонибудь миргородский полковник, не

подавал ли ему по свойству какого-нибудь совета; Кочубей

твердил, что ничего подобного не было, все он сам затеял на гетмана, единственно по старой к нему злобе, на том твердо стоит и с

тем готов на смерть идти.

Во время производившихся пыток над доносчиками, по

преданию, занесенному в печатный мир историком Малороссии Бан-

тыш-Каменским, поп Святайло и сотник Кованько после пытки

лежали на полу, прикрытые окровавленными рогожами. Кованько

заметил, что московский кнут так приятен, что его годилось бы

купить женам на гостинец. Он, как кажется, разумел жену Кочубея, которая настроила своего мужа, а через него и прочих завлекла в

донос. <А чтоб тебя! - отвечал Кованьке Святайло. - Мало разве

тебе спину исписали?>^

В заключение допросили Кочубея о его сокровищах. Он

показал, что у него в доме осталось 4000 червонцев в одной <скрыньке>

да в другой 500 червонцев и 2000 талеров, затем по долгам до 18

000 золотых. Страдалец счел долгом присовокупить, что многие

думают, будто у него великие богатства, но это несправедливо: все, * <…А о чем ваше величество повелевать изволите Кочубея еще

спрашивать нет ли от неприятеля или от поляков или от запорожцев подсылки

в гетманском или ином деле, и о том подлинно при пытке их спрашивали, и они в том не признались и говорили, что такой подсылки не бывало, а затеяли все по злобе на гетмана. И при отпуске в Смоленск паки с

пристрастием пытки накрепко их спрашивали, ино ничего не могли от

них уведать, а болей пытать Кочубея опаслись, чтоб прежде времени не

издох, понеже зело дряхл и стар и после того был едва не при смерти, и писано нам уже из Поречья, что зело оный там болен был, и если б

его паки пытать, то чаем, чтоб конечно издох и опасно чтоб от того не

произошло какое сумнение в народе>. (Государственный архив.

Кабинетские дела. Отделение II. Кн. № 8.) 2 Отче Иване! Якаж московьска нужка солодка! купим ее жинкам на

гостинец! - Богдай тебе, Петре, побила лиха година, хиба трохи тоби

спину исписали! - отвечал Святайло>. (Бантыш-Каменский. История

Малой России. Т. 3. Примечание 3. С. 37.) 627

что им ни получалось, тратилось на домашние расходы1. Свое

показание Кочубей подписал очень оригинально: <Окаянный проступ-

ца и згубца дому и детей своих>. После такого заявления никто из

производивших следствие не сомневался в том, что этот новый