Руина, Мазепа, Мазепинцы

Ей дозволили забрать с собою свое приданое.

24 марта Трощинский прибыл в Диканьку с Кожуховским и с

прибывшим вновь от Мазепы посланцем Валмусом, который привез

приказание гетмана об имуществе Кочубея. Трощинский собрал

всякое движимое имущество в доме, все <скрини> со всяким добром, упаковал все в <палубах> (большие воловьи повозки для тяжестей), а самую Кочубеиху с детьми и с одною служанкою посадил в

карету и под караулом повез в Батурин. Все привезенное с нею

имущество отвезено было на Гончаровку, в гетманский дворец.

Кочубеиху поместили в собственном дворе, находившемся на подворке

(посад) батуринском, где прежде Кочубеи обыкновенно проживали, когда пребывали в Батурине. Через неделю ее перевели в другой

кочубеевский двор, старый, находившийся в средине города или

замка: там назначили ей помещение - одну только тесную хату. Во

дворе поставлено было два караула: один жолдатский1, другой

московский (великорусский); запрещалось кому бы то ни было

посещать узницу; не дозволялось не только приходить во двор, но и

приближаться к огороже двора.

Между тем в Красный Кут, где скрылись диканьские беглецы, прибыл великороссийский офицер с письмом к Осипову от

Головкина. Канцлер поручал Осипову увидеться с Искрою, сказать, что

царь желает лично от него слышать о таком важном деле, и он, Искра, должен вместе с Осиповым ехать чрез Смоленск в главную

квартиру государя. Затем канцлер прибавлял, что Осипов и Искра

должны быть благонадежны в царской к ним милости и оба они за

свою верность получат себе от царя награду.

Осипов и Искра собрались ехать. Предполагалось Кочубею

оставаться в Слободском крае, куда не простиралась власть гетмана

и где поэтому не имел права самовольно добывать Кочубея Мазепа.

Кочубей, однако, поехал проводить Осипова и Искру до Белгорода, но едва все доехали до Богодухова, как явился другой офицер с

письмохМ Головкина уже к Кочубею. Канцлер сообщал, что государь

указал и ему, Кочубею, как можно скорее приехать в ближние

места к Смоленску для свидания, разговора и совета о том, <как бы

злое начинание возможно было утаить и какую бы верную особу

избрать на место того подозрительного, не у мешкав>. Доставил это

письмо офицер гвардии Озеров, переодетый в польское платье для

сохранения дела в секрете.

* Жолдат - пеший казак, охранявший гетманскую резиденцию.

615

Все поехали. По-видимому, счастье повезло доносителям.

Письма Головкина показывали доверие к ним. Сами они заранее

выбрали нужных свидетелей к своему делу и ехали в надежде свергнуть

гетмана и вернуться с царскими наградами за верность законному

государю.

Они прибыли в Смоленск. Головкин находился тогда с своею

походною канцеляриею в Витебске и, узнавши о прибытии

доносителей, послал в Смоленск подполковника привезти их в Поречье

сухопутьем, а из Поречья в Витебск водяным путем. Уже заранее, соображаясь с образом воззрения самого государя, Головкин не

ожидал по розыску найти Мазепу виновным, а считал своим делом

только выведать, нет ли в этом доносе неприятельского влияния, и, в конце концов, предполагал отправить доносчиков в Киев, в

удовольствие гетману*.

18 апреля, в сопровождении подполковника Левашова, прибыли к Витебску Федор Осипов и двое главных доносителей: Кочубей и Искра, а с ними приехали еще лица, прикосновенные

к делу: священник Иван Святайло, сотник Кованько, перекрест

Петр Яценко, привезенный нарочно из Москвы, где содержался; кроме этих лиц, прибыли тогда двое писарей, племянник Искры

и 8 служителей. Всех малороссиян поместили в пустом панском

загородном дворе в разных светлицах.

На другой день 19 апреля Головкин и товарищ его Шафиров

приехали в этот двор и обратились прежде к Федору Осипову. Тот

мог сказать только, что, по приглашению священника Святайло, он

виделся с Искрою в своей пасеке на реке Коломаке и от него

услыхал обвинение гетмана в изменнических замыслах, а потом к нему

в Красный Кут приехали Кочубей и Искра. С Кочубеем он не был

вовсе знаком, а Искру знал только по войсковым делам.

Министры, снявши такое показание с ахтырского полковника, приказали позвать из других покоев Кочубея и Искру. Они приняли

их ласково и сказали: <Государь к вам милостив, надейтесь на

царскую милость и подробно изложите все дело, ничего не опасаясь>.

Головкин отпустил Искру, оставил при себе одного Кочубея, и

тот, ободренный ласковым приветом, проговорил некороткую речь, вспомнил измену Бруховецкого, навлекшую на малороссийский

край смятение и кровопролитие, вспомнил, как после усмирения

края царь гневался на генеральных особ за то, что, находясь близко

к гетману, не заметили его злокозненного намерения и заранее о

нем не сообщили. Теперь, замечая в поступках своего региментаря

* <…А сыскав основание того дела по домогательству гетманскому и

по вашему указу, пошлем их для публичного окончания того розыску к

князю Дмитрию Михайловичу Голицыну в Киев, чтоб тем показать

гетману довольство>. (Государственный архив. Кабинетские дела. Отделение

И. Кн. № 8. Донесение царю Головкина 18 апреля.) 616

злое намерение и услышавши собственными ушами такие слова от

него: <Под ляхами, конечно, будем>, - они решились объявить

царскому величеству. Они поступают так не ради каких-нибудь выгод, а <единственно величая превысокое достоинство великого государя>.

С этими словами Кочубей подал донос, написанный в 33-х

пунктах, которые по содержанию сокращались в 27.

1. В Минске в 1706 году гетман говорил ему, Кочубею, наедине, что в Белой Кринице княгиня Дольская, мать князей Виш-

невецких, передавала ему, что король Станислав хочет учинить

гетмана князем черниговским, а войску запорожскому даровать

желанную вольность.

2. Гетман хулил князя Огинского, польного гетмана

литовского, за то, что держится союза с великим государем, тогда как все

уже паны от этого союза отступили.

3. Когда Мазепа услыхал, что Август уехал из Польши в

Саксонию, то произнес: <От! чего боялися, того не убоялися!>

4. В 1707 году мая 10-го, возвратившись из похода и

приехавши в Бахмач, Мазепа тихим голосом спрашивал его, Кочубея: справедливы ли слухи, что царских ратных людей побили

поляки у Пропойска, и сказал, что к нему не дошла почта, по

которой это известие было ему сообщено в обоз от Кочубея.

5.11 мая того же года в своем дворе в Гончаровке Мазепа

беседовал с ним, Кочубеем, и со Скоропадским, сказавши, что получил

ведомость об избиении царских ратных у Пропойска. смеялся и

произнес: <Але судья плачет о том, але ж у него слезы текут!> Потом

в тот же день приглашал гостей пить общее здоровье и, между

прочим, здоровье княгини Дольской, говоря: <Выпиймо за здоровье

ксенжны ей мосце, бо есть зацная и розумная пани, моя голубка!>

Много тогда все пили, и он говорил шутливые речи.

6. В один из последовавших затем дней гетман говорил мне: <Дошли до меня достоверные слухи, что шведский король хочет идти на

Москву и учинить там иного царя, а на Киев пойдет король

Станислав с польским войском и со шведским корпусом генерала Реншиль-

да. Я просил у государя войска оборонять Киев и Украину, а он

отказался, и потому нам поневоле придется пристать к Станиславу>.

7. Того же года 17 мая я просил дозволения отдать дочь свою

за сына Чуйкевича и в следующее воскресенье устроить

сватовство. Мазепа советовал повременить, пока малороссияне

соединятся с ляхами^. После того мы на другой же день решили с

Чуйкевичем поскорей обвенчать наших детей.

1 <…Так мовячи: як будем з ляхами в едности, тогда знайдеться твоей