Японцы в Японии

Ныне исторически объяснимым факторам кое-кто пытается вернуть былое мистическое толкование. Это один из обходных путей, которыми идет японская реакция, намереваясь снова подчинить народ своему безраздельному влиянию. В Токио я застал событие, получившее название "инцидента Мисима Юкио". Своим публичным харакири писатель взывал к тому, чтобы его соотечественники вернулись к временам, когда Япония силой оружия пыталась завоевать господство в Азии. Не случайно некоторые ревнители былого "величия" поспешили расценить этот инцидент как "веху в духовной истории Японии". Националистический дурман и в самом деле захватил тогда многих японцев, прежде всего определенную часть наиболее неустойчивой молодежи. Так что усилия реакции не остаются вовсе безрезультатными, иногда они находят благодатную почву.

Япония, может быть, острее, чем какая-либо другая страна, прочувствовала на себе оборотную сторону технического прогресса. Здесь и катастрофическое загрязнение окружающей среды, которое губит не только неповторимую природу, но и самих жителей Японских островов, и своего рода техническое рабство. Нередко люди становятся придатками бесконечно совершенствующихся машин, мельчают в чувствах, превращаются в рациональные, бездушные существа. Несомненно, корни этих явлений ведут к механизму капиталистического производства, при котором в погоне за прибылью возможно безнаказанно-однобокое развитие страны в ущерб ее основной славе и богатству — в ущерб простому и честному труженику.

В семидесятые годы, после столь богатых экономическими успехами шестидесятых, Япония вступила в полосу серьезного и болезненного надлома. Политика бешеных темпов экономического роста, при которой интересы человека все более отодвигаются на задний план, неминуемо подготавливала этот надлом. И вот притушены огни блистательной Гиндзы, поредел на ее улицах поток машин. Создается впечатление, что даже голоса обычно оживленных, настроенных оптимистически токийцев звучат приглушеннее. И кажется, что, как это обычно бывает в истории, новые испытания невольно заставляют японца оглянуться назад, еще раз посмотреть на то, что пройдено, и вместе с тем лучше понять и оценить себя самого такого, каким он стал сегодня.

Вернувшись из Японии, я привез с собой груз вопросов, сомнений, наблюдений, выводов. Все это требовало перепроверки, подтверждения. Мне вспоминается беседа с С. Хата, одним из руководителей крупнейшей японской газеты "Асахи".

— Вы постигнете душу японца, лишь ощутив красоту отточенного временем, покрытого сырым болотным мхом серого камня… У вас в Москве я встретил глубокого знатока японской души, проникновенного певца японского сердца.

Господин Хата говорил о Вере Николаевне Марковой, и на память мне пришли навсегда запомнившиеся японские трехстишия хокку в ее переводе:

Впоследствии мы встретились с Верой Николаевной, и разговор наш опять был о прошлом, о характере и духовном мире японца, о том, что из прошлого продолжает жить сегодня.

— Возьмем японскую литературу периода Хэйан (794—1192 годы). Ее основной герой — утонченный аристократ, чрезвычайно глубоко понимающий искусство, — говорила Вера Николаевна. — За эпохой Хэйан следует период, когда главным героем японской литературы становится воин-самурай: самурай побеждающий и побежденный, изгнанный, гибнущий, воин с феодальной психологией и чувством чести, доведенным до полного презрения к собственной жизни. В Японии веками воспитывались самоотреченность, верность феодалу, рабская покорность подчиненного угнетателю. Отсюда и насилие, и жестокость, и публично-унизительное отношение к женщине.

Потом в литературу приходит герой "помельче" — насмешливый горожанин, купец. Нередко это лишенные идеалов, слабые люди, бьющиеся в сетях имущественных отношений. Многих из них отличают сентиментальность, привязанность к своей семье и особая коммерческая жилка. Таким образом, герои наиболее реалистического направления предстают то в виде аристократа, воина, то в виде горожанина, интеллигента. Существовало и другое направление с его "образцовыми" героями, которые в эпоху Токугава (1603–1868 годы) верили во все конфуцианские заветы, в период Мэйдзи (1868–1912 годы) были стилизованными вояками самурайского типа, на их подвигах воспитывали "патриотов" нации.

Когда говоришь о народе, прежде всего хочется говорить о его положительных качествах. Безусловно, японцы как народ талантливы. Их талантливость заметно проявляется уже в глубокой древности. Правда, многие утверждают, что японцы, дескать, ничего сами не создали, что они имитаторы. Видимо, доля истины здесь есть. Японцы имитаторы, но совершенно особые. Живо и охотно воспринимая чужое, они вносят в него столько своеобразия, что делают чужое своим.

Страна на кромке мире. Это ощущалось в прошлом, чувствуется и сейчас. К тому же недостаток ресурсов. Все заставляло организовываться, развивало цепкость, умение предельно эффективно использовать свои возможности.

Трудолюбие, отличающее японцев, явилось естественным результатом условий, в которых совершалось историческое развитие этой нации. Возьмем обработку риса — основной культуры японского земледелия. Она связана с большими трудностями, требует интенсивной затраты энергии. Рисовые делянки, расположенные по отлогим склонам гор, разбиваются на небольшие квадратики. Их окружают специальными стенками из глины, лозы или насыпями. Подготовить такую делянку в условиях гористой местности — кропотливый труд. А еще требуется создать сложную систему водоснабжения. К обработке участка приступают в апреле, землю разрыхляют, вносят в нее удобрения. Затем делянку заливают водой, чтобы удобрения лучше проникли в почву. В образовавшуюся кашицу бросают семена риса. Примерно через четыре недели они дают ростки, всходящие небольшими зелеными пучками. Их выдергивают и рассаживают ровными симметричными рядами. Затем делянки вновь заливают водой, которая покрывает саженцы. В таком состоянии их оставляют на два-три месяца. Весь процесс выращивания хороших сортов риса занимает до шести месяцев.

Интересно, что, казалось бы, безоглядная погруженность в работу, увлеченность конкретным делом сочетаются у японцев со склонностью к отвлеченно-философской мысли. В целом японцы поэтичны, глубоко любят природу. Чувство прекрасного, понимание его своими корнями уходит здесь в крестьянскую среду. Любовь к красоте пейзажа, к лунной дорожке, бесконечно убегающей вдаль по спокойной глади океана, музыке, сокрытой в шорохе листьев, — все это тонко и глубоко передается в японских народных песнях. Прикладное искусство простых тружеников также свидетельствует о любовном отношении к природе, о постоянном стремлении познать окружающую красоту мира во всех ее прекрасных и разнообразных проявлениях.

Как и все другие народы, японцы многим обязаны своеобразной своей природе. Она сделала их наблюдательными и зоркими, приучила к вслушиванию в окружающий мир и в самих себя, научила самоуглублению столь абсолютному, что оно доходит до полного отключения от всего окружающего и помогает на какое-то время дать отдых нервам, измотанным лихорадочными темпами современной японской жизни.

Японский народ внес свой яркий вклад почти во все сферы мировой культуры и искусства. Богатая многожанровая литература уже в VIII веке н. э. отмечена такими памятниками, как историко-мифологический свод "Кодзики", историческая хроника "Нихонги", поэтическая антология "Манъёсю" — "Собрание мириад листьев", где оформился излюбленный жанр японской поэзии — пятистишие "танка". Национальные традиции изобразительного искусства Японии уходят в средневековье, а в конце XVIII века появились такие прославленные мастера гравюры, как Хокусай (1760–1849 гг.) и Хиросигэ (1797–1858 гг.). История национальной японской архитектуры насчитывает более двенадцати веков, но вплоть до наших дней она устойчиво сохраняет свои традиции, отмеченные в первую очередь рациональностью и лаконизмом.