Москва и москвичи

дочери "погодки" Вера, Надежда и Любовь. Человек расчетливый-так всех дочерей подогнал, чтобы в один день, с матерью заодно, именины справить. Старшие две дочери гимназию кончают. Просторный зал был отдан в распоряжение молодежи: студенты, гимназисты, два-три родственника в голубых рубахах и поддевках, в лаковых высоких сапогах, две-три молчаливые барышни в шелковых платьях. Музыка, пение, танцы под рояль. В промежутках чтение стихов и пение студенческих песен, вплоть до "Дубинушки постуденчески". Шум, молодое веселье. Рядом в гостиной- разодетые купчихи и бедные родственники чинно и недвижно сидят вдоль стен или груп[300] пируются вокруг толстой, увешанной драгоценностями именинницы. Их обносят подносами с десертом. Несколько долгополых и короткополых-первые в смазных сапогах, вторые в штиблетах-занимают дам. Они уходят в соседнюю комнату, где стоит большой стол, уставленный закусками и выпивкой. Приходят, прикладываются, и опять-к дамам или в соседнюю комнату,-там на двух столах степенная игра в преферанс и на одном в "стуколку". Преферансисты-пожилые купцы, два солидных чиновника-один с "Анной в петлице" - и сам хозяин дома, в долгополом сюртуке с золотой медалью на ленте на красной шее, вырастающей из глухого синего бархатного жилета. В "стуколку" сражаются игроки попроще и помоложе. - А ты, Кирилл Макарыч, в чужие карты глазенапы не запускай! Письмоводитель из полицейского участка, из кутейников, ехидно отвечает: - А что сказано в писании? - А что? - А сказано так: "Человек, аще хощеши выиграть, первым делом загляни в чужие карты, ибо свои посмотреть всегда успеешь". От "стуколки" слышится: - Туза виней... Хлоп хрестовый... Дама бубенная, червонный король... Публика ожидательно прислушивается; в столовой стук посуды - накрывают обед. Разлили по тарелкам горячее... Кончилось чоканье рюмками... Сразу все замолкло-лишь за столом молодежи в соседней комнате шумно кипела жизнь. И пошло такое схлебывание с ложек, такое громкое чавканье, что даже заглушило веселье молодежи. Кто-то поперхнулся. Сосед его молча бьет кулаком по загривку, чтобы рыбьи косточки проскочили... Фырканье, чавканье, красные лица, посоловелые глаза. Два банщика в голубых рубахах откупоривают бутылки, пробки летят в потолок, рублевое ланинское шампанское холодным душем низвергается на гостей. Братья Стрельцовы - люди почти "в миллионах", московские домовладельцы, староверы, кажется, по Преображенскому толку, вся жизнь их была как на ладони; [301] каждый шаг их был известен и виден десятки лет. Они оба - холостяки, жили в своем уютном доме вместе с племянницей, которая была все для них: и управляющей всем хозяйством, и кухаркой, и горничной. У братьев жизнь была рассчитана по дням, часам и минутам. Они были почти однолетки, один брюнет с темной окладистой бородкой, другой посветлее и с проседью. Старший давал деньги в рост за огромные проценты. В суде было дело Никифорова и Федора Стрельцова, обвиняемого первым в лихоимстве: брал по сорок процентов! Как-то вышло, что суд присудил