Советско-германские договоры 1939-1941 годов: трагедия тайных сделок

Масштаб проводимой мобилизации объяснялся неуверенностью советского руководства в том, что гитлеровцы в случае успешного для них развития событий остановятся на линии рек Писса, Нарев, Висла и Сан, установленной секретным протоколом. Эти опасения, судя по немецким документам, имели под собой основания. Волновал советское руководство и другой круг вопросов: когда вводить войска на территорию Польши, как объяснить этот ввод своему народу и всему миру, в какой форме сохранить польское государство?

Отвечать на них пришлось почти сразу же, поскольку уже к 12 сентября оперативное управление польскими войсками было фактически потеряно, а 16 сентября польское правительство, утратив возможность руководства в масштабе страны, выдвинулось к польско-румынской границе. Однако капитуляции армии и правительства не последовало. Советскому руководству нужно было найти какие-то новые политические комбинации. Времени уже не оставалось. Обстановка требовала неотложного принятия решения о вводе войск на территорию Польши. В противном случае СССР рисковал уже через несколько дней оказаться перед фактом выхода фашистских войск к советским западным рубежам.

К 17 сентября катастрофа Польши фактически была предрешена: с германской стороны против нее действовало 62 дивизии, в том числе 11 танковых и моторизованных, насчитывающих около 3 тысяч танков и 2 тысячи самолетов. Естественно, что противостоять этой мощи польская армия, несмотря на ее мужество и героизм, была не в состоянии – плацдармы и города сдавались один за другим. Если верить сведениям, опубликованным в «эпоху гласности» в советской периодической печати, радиостанция Минска в ходе германо-польской кампании была использована для наведения самолетов агрессора, осуществлявших боевые операции на территории Польши. За эту «дружескую» услугу «второе лицо» третьего рейха, главнокомандующий гитлеровскими люфтваффе Г. Геринг первоначально передал маршалу Ворошилову официальную благодарность, а после завершения всей операции прислал ему в подарок боевой самолет (см, «Комсомольская правда», 8 августа 1989 года).

В первой половине дня 17 сентября Молотов выступил по радио, обнародовав позицию советского руководства: «Никто не знает о местопребывании польского правительства. Население Польши брошено его незадачливыми руководителями на произвол судьбы… Советское правительство считает своей священной обязанностью подать руку помощи своим братьям-украинцам и братьям-белорусам, населяющим Польшу… Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии». («Правда», 18 сентября 1939 года). Как бы от себя сталинский клеврет добавил, что все происходящее с Польшей можно объяснить ни чем иным, как «внутренней несостоятельностью и недееспособностью польского государства».

Забегая несколько вперед добавим, что две недели спустя на V-й внеочередной сессии Верховного Совета СССР (она была созвана в пожарном порядке для ратификации советско-германского договора о дружбе и границах) Молотов сделал очередное, не менее оскорбительное для поляков высказывание. Оно по инерции по сей день продолжает отравлять атмосферу взаимоотношений между восточным соседом (Россией) и Республикой Польша: недаром в народе говорят, что у старых грехов длинные тени. 30 сентября он сказал буквально следующее: «Правящие круги Польши немало кичились «прочностью» своего государства и «мощью» своей армии. Однако оказалось достаточно короткого удара по Польше германской армии, а затем – Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого выкидыша Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских наций» («Правда», 1 октября 1939 года).

В ту трагическую для поляков осень молотовские пассажи продолжались и позже. Например, 9 сентября из немецкого посольства за подписью Шуленбурга в Берлин ушла телеграмма весьма красноречивого содержания: «Я только что получил от Молотова следующую телефонограмму: «Ваше сообщение о вступлении германских войск в Варшаву получил. Передайте германскому правительству мои поздравления и приветствия. Молотов» (Цит по: А. М. Самсонов. Знать и помнить. М., Политиздат, 1989, с.70)

Избранная (или подсказанная) Молотовым линия поведения выдерживалась строго. Когда в апреле 1940 года стало известно о вступлении германских войск в Данию и Норвегию, Вячеслав Михайлович через германского посла направил Гитлеру дружеское послание с выражением понимания его устремлений и пожеланиями дальнейших успехов. В мае 1940 года «успехи» сопутствовали вермахту в Бельгии, Голландии и Люксембурге и тот же Молотов поступает аналогичным образом. А когда 14 июня 1940 года фашистские войска заняли Париж, сам Сталин поздравил Гитлера с победой. Это поздравление на следующий день было опубликовано в газете «Правда». В ту пору политику кремлевского руководства верный исполнитель воли «вождя» Молотов пояснял следующим образом: «Ход событий в Европе не только не ослабил советско-германского соглашения о ненападении, но, напротив, подчеркнул важность его существования и дальнейшего развития» И далее: «Мы можем лишь подтвердить, что, по нашему мнению, в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного порядка, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии» (цит. по: «Коммунист», 1988, №14, с.101).Теперь любому понятно насколько иллюзорными оказались планы советских лидеров.

Однако вернемся к сугубо польским событиям.

Первоначальная попытка мотивировать выступление Красной Армии угрозой захвата Западной Украины и Западной Белоруссии немецкими войсками встретила возражение германской стороны. В конце концов, в ноте правительства СССР польскому послу в Москве 17 сентября было сказано, что «Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может более индифферентно относиться к этим фактам».

Для советского народа и частей Красной Армии нашлись другие аргументы. Однако и здесь ощущались последствия неверной оценки характера войны Польши против гитлеровской Германии. Так, в приказе командующего Украинским фронтом, отданном перед выступлением войск, указывалось, что «польское правительство помещиков и генералов втянуло народы Польши в авантюристическую войну». В приказе Военного совета Белорусского фронта от 16 сентября говорилось о том, что «правители панской Польши бросили наших белорусских и украинских братьев в мясорубку второй империалистической войны». Поляков, как это делали большевики в годы первой мировой войны, советская пропаганда призывала превратить империалистическую войну в войну гражданскую, повернуть «свое оружие против помещиков и капиталистов». Все это шло вразрез с культивируемыми долгое время марксистскими положениями о войнах справедливых и несправедливых.

Политическая программа, с которой на территорию Польши вступали советские воины, в приказе командующего Белорусским фронтом, отданном 16 сентября 1939 года, формулировалась так: во-первых, «содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в свержении ига помещиков и капиталистов»; во-вторых, «не допустить захвата территории Белоруссии Германией».

Вызывает недоумение, почему здесь не было даже упоминания о том, что Западная Белоруссия в 1920 году была отторгнута от Советской России, а Западная Украина насильственно присоединена к Польше после распада Австро-Венгрии и образования Западно-Украинской народной республики. Вероятно, этот факт военачальниками был упущен из-за спешки. С 14 сентября во всем видно стремление скорее начать наступление, выйти на рубеж установленной демаркационной линии, чтобы не дать немецким войскам пересечь ее и продвинуться глубже на восток.

Через день задачи Красной Армии были политически уточнены: спасти украинский и белорусский народы от угрозы разорения и избиения со стороны врагов. В этом же приказе содержалось положение, которое настраивало советских воинов на мирное решение поставленной задачи: «Мы идем не как завоеватели, а как освободители наших братьев белорусов, украинцев и трудящихся Польши».