Газета День Литературы # 112 (2005 12)

Славное море Плещеево,

Детский бассейн Петра...

Шито иголкой Кощеевой

Светлое наше вчера.

И, на бессмертье нанизаны,

Пасынки лютой зимы,

Узкими бродим карнизами

Мимо сумы и тюрьмы.

Вот потому-то с тобою мы,

Не оттрубив двадцать пять,

В лодке житейской пробоины

Настрополились латать —

Рюмкой ночной, разговорами,

Дымом, солёной звездой...

Но лишь такими просторами

Да изумрудной водой,

Только полями да чащами,

Да шепотком камышей

Можно заделать свистящую

Дырочку в русской душе...

МАНДАРИНОВЫЙ МЕСЯЦ

Скучен мир, как любовь за лавэ.

Может быть, на извозчике — к Анне?

Вечер. Ветер свистит в голове.

Заседает "Парламент" в кармане.

Олигархи летят в Куршавель.

Я "Крушовице" пью на Арбате.

Чу! Шевелится вкусный щавель

в моей запертой умной палате.

В этой предновогодней стране

сотни лет — мандариновый месяц.

Душу, слякоть дорожную, мне

дни прохожие медленно месят.

Взгляд, обычно потухший, у них

от предчувствия ярок настолько,

словно праздник шутов и шутих —

от вселенской печали настойка.

Скоро всем нашим шведам отсель

погрозим мы бокалом шампанским!

Ёлки-палки, метель-карусель

да над Спасскою бубен шаманский...

Сергей КУЗНЕЦОВ (Москва)

ДЕРЕВО ИЗ ДЕТСТВА

Когда смотрел на яблоню антоновскую

Жила в родительском саду с руками поднятыми

Я вспоминал огромные плоды, Любовь Милосскую,

Ивана Бунина, придумывал кривые корни.

Была привязана к стволу тугая проволока

На ней белье сушили мы лет двадцать.

Рожала яблоки высокая антоновка

И заставляла их о землю разбиваться.

Весной я убирал плоды гнилые, черные

Для общей красоты двора и чистоты лилейника.

И размышляя о кубанском голоде

30-х, переоценивал И.Сталина, и Ленина.

Тогда антоновку только вкопали в землю,

А бабушка моя, мать моей мамы,

Похоронила шестерых своих детей

И трех еще перед войною нарожала...

В семье я самый поздний сын и внук.

Родился — сам уже был дядей.

Антоновка испытывала звук

Хрипой и быстрый, плачуще растяжный.

В сплетенье солнечном росло дупло,

И красногрудые там птицы жили.

Украли проволоку давно.

Спилили дерево после Воздвижения.

БЕСПРИЗОРНИК

На площади Победы, у Вечного огня,

лежал беспризорник Ефим.

Озвучивал огонь ночной ноябрь.

В жизни парня четырнадцать зим.

- Ты откуда? — Я из Москвы.

- Хочешь куплю тебе круассан?

Не молчи, чей ты сын?

Ты всегда путешествуешь сам?

И ни слова — лишь черный взгляд,

отобранный у старой дворняжки.

Он покупку так и не взял.

От холода свернулся калачиком.

Я оставил пакет у огня,

на плите мемориальной.

Двенадцать каменных солдат

свою тяжесть держали.