Человек проходит сквозь стену. Правда и вымысел о Гарри Гудини

После смерти Гарри, как, впрочем, и при жизни, дела его были в состояний невообразимого хаоса, в котором мог разобраться только он сам. Теперь наводить порядок предстояло Бесс.

Беатрис решила продать дом, и через несколько недель он действительно был продан вместе со всеми тайными люками и раздвижными перегородками.

По завещанию Гудини, его коллекция книг по магии, насчитывающая пять тысяч двести томов, среди которых были настоящие раритеты, была передана библиотеке Конгресса.

Это завещание представляло собой типичный для Гудини документ; оно много раз переписывалось Бернаром Эрнстом по мере того, как его неугомонный клиент мирился со старыми врагами и заводил новых. Гудини делал новые распоряжения и вычеркивал старые. Он был человеком страстей. Коллекция театральных афиш, программ и документов с многочисленными пометками Линкольна тоже должна была быть продана. Кроме того, часть движимого имущества, передаваемая по завещанию Гудини другим лицам, должна была инвестироваться в недвижимое имущество Манхэттена, а доход идти Бесс.

Хардин получил реквизит, наручники и камеру для пыток водой, которая была слишком мала для него.

Говорили, что у Гудини была самая большая коллекция собственноручно написанных Линкольном писем. Гудини обладал также автографами почти всех, кто подписал в свое время Декларацию Независимости (не хватало лишь двух росчерков).

После того, как все это было продано, Бесс стала получать партии товаров, заказанные Гудини у торговцев всего света. Всего за эти посмертные поставки она выплатила свыше двадцати тысяч долларов. В то же время, за проданную коллекцию не связанных с магией театральных афиш она получила тридцать пять тысяч. Когда Гордиев узел финансовых дел Гудини был, наконец, распутан Бернардом Эрнстом, наследство, оставленное Бесс составило около пятисот тысяч долларов. Даже после посмертных пожертвований Бесс была обеспечена на всю жизнь. Теперь перед ней стоял вопрос, чем заняться. Трудно сразу изменить образ жизни, к которому привыкаешь почти тридцать лет. С девятнадцати лет главной заботой ее жизни было следить за тем, чтобы Гарри одевался должным образом, чтобы он регулярно ел, хотя на это у него всегда не хватало времени; чтобы не было нужды в деньгах, особенно во время гастролей, так как Гудини, увидев на аукционе редкую вещь, которую, по его мнению, он должен приобрести, входил в раж и не считался с расходами. Теперь ей уже не нужно было заботиться о деньгах, их у нее было достаточно. Не нужно было больше ждать освобождения Гудини из подводной камеры или из смирительной рубашки на крыше небоскреба. Вообще ждать было больше нечего…

Одно из самых гибельных, разрушительных переживаний для писателя состоит в том, чтобы продать кропотливо создававшийся роман, который он и не надеялся опубликовать, киношникам и увидеть его выставленным на всеобщее обозрение. Подобно глубоководной рыбе, привыкшей выдерживать давление морских глубин, а затем внезапно поднятой сетью на поверхность, писатель часто не переносит этого испытания и разрушается как личность.

Что касается Беатрис Гудини, то она, утратив смысл жизни, просто поплыла по течению. Вначале она попыталась открыть в Ныо-Йорке салон чаепитий, но поскольку не могла позволить себе брать плату с фокусников, затея оказалась разорительной.

Затем ей пришла в голову мысль организовать свои собственные представления, ведь недаром она работала вместе с Гудини, когда была его женой. Однако дальше репетиций дело не пошло.

Вдова средних лет, все еще привлекательная и с приличным доходом неизбежно становится объектом притязаний мужчин, а Бесс всегда была доверчивой и щедрой.

Теперь рядом не было человека, который следил бы, чтобы она не выпивала больше двух бокалов шампанского. Правда, вместо шампанского были скверный джин и апельсиновый сок, которыми так стремительно завершился век джаза.

Сделать выбор — это искусство, которое требует опыта. Такой выбор сделал Гудини в ту далекую ночь на Кони-Айленде, когда он впервые обнял ее. А теперь Бесс плыла по течению, полагаясь на случай, окруженная легионом старых друзей, большинство из которых были фокусниками или журналистами.

С одним из таких друзей-журналистов, жившим в Гринвич-Виллидж, она часто посещала знаменитое кафе Губерта на Шеридан-Сквер. Здесь она познакомилась со многими журналистами, работающими в «Ивнинг Грэфик», в том числе и с высокой пепельной блондинкой, подписывавшей свои статьи псевдонимом Ри Джор.

Все еще в силе было предложение Бесс выплатить десять тысяч долларов тому медиуму, который сможет получить кодовое послание, о котором Гудини договорился с ней и о котором напомнил ей перед смертью. Послания приходили косяками, но ни одно из них не было подлинным, ни к одному Бесс не могла отнестись с доверием. И вот в конце 1928 года она аннулировала свое предложение. Ведь все равно ни один ясновидец, ни один спирит не мог получить послание, состоящее из двух тайных слов.

Но вот на сцене появляется одна из самых загадочных личностей нашего времени, преподобный Артур Форд.

Несколько лет тому назад этот красивый молодой священник христианской апостольской церкви снял сцену цирка в Чатокуа для чтений лекций и проведения дискуссий по проблемам спиритизма, обсуждения его проблем и достижений, выражающихся в получении многочисленных свидетельств существования загробной жизни.

Уроженец Флориды, он отличался изысканными манерами южанина. Казалось, Артур Форд сделал девизом своей жизни слова напутствия Христа, посылающего своих учеников с проповедями в мир: «Будьте мудры как змеи и кротки как голуби».

Мудр как змея и кроток как голубь был преподобный Артур Форд. Он вызвал фокусника Говарда Терстона на диспут в Карнеги-Холл и вышел победителем. Пресс-агент Терстона был обвинен в том, что он опубликовал сообщение о разоблачении медиума, которое не было письменно подтверждено фокусником.

Разнесся слух, что обаятельный молодой медиум — Форд стал пастором первой спиритуалистской церкви Манхэттена и планирует провести лекционный тур совместно с Бесс. Предполагалось, что Беатрис Гудини будет защищать убеждения своего покойного мужа и рассказывать о случаях разоблачения им мошенничества спиритов, тогда как Форд станет подробно обосновывать свою веру в истинность подобных явлений, особенно доказательных посланий, которые могут прийти лишь от бестелесных существ.

Ри Джор представляла тип женщины-репортера, очень распространенный в бурные двадцатые годы и, слава богу, исчезнувший из американской журналистики вместе с такими изданиями, как пресловутый «Грэфик».

Эта бульварная газетка сослужила хорошую службу другим нью-йоркским газетам: по контрасту все остальные подобного рода издания выглядели респектабельно. Газетка была основана Бернардом Макфаденом, ярым пропагандистом физической культуры, голодания, соков и других причуд, которые овладевали его воображением.

К созданию газеты он сумел привлечь Бернара Гавро, ушедшего из ультраконсервативной газеты Новой Англии. Заместителем редактора стал другой ас журналистики, Билл Пламмер, высокий седовласый неуравновешенный человек, также выходец из Новой Англии. В редакции Гавро называли Маленьким Наполеоном, а Пламмера — железным герцогом. Как журналисты такого калибра могли выпускать год за годом низкопробную бульварщину вроде «Грэфик», — одна из загадок этой таинственной профессии. Ново-ста газету не интересовали: они создавались и выдумывались в самой редакции прямо на ходу, за пишущей машинкой. Особенно преуспел в этом Боб Кэмпбелл.

Если Скотта Фитцджеральда можно назвать совестью Джазового Века, то Гавро со своими парнями были его горлопанами. Одно из их изобретений в области изящного искусства, так. называемый компосограф, в дальнейшем привело к появлению пульверизаторной живописи. Принцип компосографа состоял в фотомонтаже, при котором головы знаменитостей присоединялись к туловищам моделей. Такие фальшивые фотографии должны были показать, что происходило, или должно было произойти там, куда не мог проникнуть фотограф. На одном из наиболее удачных таких произведений был изображен недавно умерший Рудольф Валентино в ангельских одеждах, эскортируемый на небеса также уже покойным Энрико Карузо. Чтобы несколько сгладить возможную неловкость, к фотомонтажу было добавлено послание от Валентино, по-видимому, полученное через медиума.