Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов

…Сталин обратился к Жукову и ко мне:

— Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?

Так вышло: первому на этот вопрос пришлось отвечать мне, и я ответил:

— Берлин будем брать мы и возьмем его раньше союзников…

Вторым отвечал Жуков. Он доложил, что войска готовы взять Берлин…

Верховный Главнокомандующий предупредил, что Берлин надо взять в кратчайший срок, поэтому время на подготовку операции весьма ограниченно… В заключение «спектакля», организованного Верховным, по разработанным в Генштабе планам начало наступления на Берлин назначили на 16 апреля 1945 года. Подсчитали, сколько стволов будет установлено на один километр. Какие армии будут наносить главный удар, о составе боевых группировок, о необходимости дополнительных резервов, выделяемых Ставкой фронтам, о материально-техническом обеспечении операций… Все это было определено в считаные дни Коневым и Жуковым совместно с Генштабом. Лишь, как всегда, не подсчитали предположительные потери…»

Как вам, читатели понравился спектакль, устроенный Сталиным?

Мне рассказывали ветераны, участвовавшие в сражениях за Берлин, что в войсках постоянно торопили: «Скорее, скорее, вперед! Иначе нас обгонят союзники!»

О чем рассказал Монтгомери

Теперь познакомимся с воспоминаниями Монтгомери, одного из крупных полководцев Второй мировой войны. Разумеется, нас интересует в данном случае его точка зрения на события, связанные с взятием Берлина.

В сентябре 1944 года, а точнее 15 сентября 1944 года, в письме Эйзенхауэру, Монтгомери рассуждает о перспективах сражений с противником: «Несомненно, Берлин — главная цель… Я убежден, что нам следует сконструировать все условия и ресурсы для стремительного удара на Берлин» (с. 280). В ответ, в целом соглашаясь с Монтгомери, Главнокомандующий отвечает, что «наши замыслы необходимо координировать со стратегией русских, поэтому мы должны рассматривать и другие варианты». В случае взятия Берлина союзными войсками… заканчивает свой ответ Монтгомери Эйзенхауэр такими словами: «Я имею в виду двигаться на Берлин самым прямым и быстрым путем» (с.281–282).

В ответе Эйзенхауэру (18 сентября 1945 г.) Монтгомери подчеркивает огромное значение взятия Берлина: «Это позволит закончить войну… Остальное второстепенно».

Из переписки видно, что в конечном счете Главнокомандующий союзных войск не поддержал стратегический замысел Монтгомери и время было упущено: в то время Советская Армия еще находилась от Берлина за сто километров.

В марте 1945 года Берлин в стратегии Эйзенхауэра превратился в неограниченную точку.

«Форсировав Рейн, — пишет Монтгомери, — я начал обсуждать с Эйзенхауэром (с.335, март 1945 г.) дальнейшие оперативные планы. Мы встречались несколько раз, я всегда стратегическим объектом считал Берлин; он являлся политическим центром, и если бы обогнали там русских, нам было бы не мало легче в послевоенные годы. Напомню, что в своем письме от 15 сентября 1944 года Эйзенхауэр согласился со мной в том, что немецкая столица имеет огромное значение, и написал (20 сентября 1944 года. С.283–284), что «когда мы выйдем на Рейн, следующим шагом Омара Брэдли будет передвижение на левое крыло его и его людей» (с.284).

Подытоживая свои горькие воспоминания, английский полководец говорит: «Во-первых, американцы были не в состоянии понять, что мало выиграть войну стратегически, если ее проиграли политически, если вследствие их стратегии, страдаем до сих пор» (с. 331).

Во-первых, Монтгомери считает, что была упущена возможность обеспечить политический баланс в Европе, что означало бы раньше русских овладеть определенными политическими центрами. Особенно Веной, Прагой и Берлином (с.335–336).

В заключение своих выводов Монтгомери пишет: «Если бы политические лидеры Запада верно осуществляли высшее руководство ходом войны, они отдали бы главнокомандующему соответствующую директиву — опередить русских во всех трех столицах» (с.336).

И он объясняет, каким образом русские взяли Вену, Прагу и Берлин (с.336).

В послевоенные годы в США и Англии печать утверждала, что их войска могли овладеть Берлином, но не ставили это своей целью. Так, американский посол в Москве генерал У.Б.Смит, бывший в период войны начальником штаба у Эйзенхауэра и подписавший капитуляцию немцев в Реймсе, 23 августа 1948 года во время берлинского кризиса заявил в беседе со Сталиным, что «союзники могли бы бросить на Берлин 2–3 миллиона солдат и столица Германии была бы ими взята». Смит заметил, что или союзники были наивны в те годы, или больше доверяли друг другу.

Глава советского правительства ответил, что «как мы, так и союзнические войска после того, как войска Германии стали поворачивать на юг, считали Берлин стратегически второстепенным пунктом», и на этом основании на Берлин были направлены только войска маршала Жукова, наступление которых, однако, захлебнулось. Кроме того, целая немецкая армия была пущена в обход войск Жукова с юго-запада. Сталин заявил, что «нам пришлось тогда дать новый приказ Коневу: две танковых армии снять с Юго-Западного направления и перебросить в район Потсдама с тем, чтобы эту немецкую армию, которая хотела отрезать Жукова, поместить в «котел», окружить ее и облегчить Жукову продвижение в Берлин. Рокоссовскому было сказано, чтобы он своим левым флангом повернул на юго-запад с тем, чтобы Конев и Жуков создали кольцо западнее Берлина. Этот план удался, Берлин был окружен». Сталин заметил, что все тогда делалось второпях, и он вовремя не сообщил об этом Эйзенхауэру, но позже информировал его об этом. «Немецкая армия, — подчеркнул Сталин, — которая хотела окружить Жукова, попала в плен. Около одной трети ее было перебито. Таким образом, Берлин из простого пункта превратился в важный пункт. Здесь обмана не было». Ну и ну!

Смит дипломатично согласился с тем, что обмана не было и что союзники уже в то время хорошо понимали это, однако он продолжал настаивать на том, что «союзники смогли бы все-таки двинуть большие силы на Берлин и оккупировать его».

Сталин заметил, что он знает о том, что Черчилль настаивал на занятии Берлина раньше, чем туда придут русские. Эйзенхауэр не согласился с этим, боясь попасть в неловкое положение, так как войск для этого было мало. «Если объективно смотреть на вещи, то Берлин был в зоне нашей оккупации. Морально мы его должны были взять, мы обязаны были это сделать. У наших союзников тогда войск было мало против Гитлера, всего лишь 70–80 дивизий. Им трудно было свою зону оккупировать и Берлин взять. А у нас было 280 дивизий, и мы могли проделать такую операцию, как взятие Берлина».

На конференции в Лондоне в 1944 году с представителями всех союзных государств о разграничительных полосах было оговорено, что в случае целесообразности в военных целях, допускалось отклонение от утвержденных границ, что фактически и произошло.

Еще одно высказывание Фалина. Есть объяснение неудачи Черчилля в осуществлении плана «Неминуемое»: итак, позиция военных США — первая причина. Вторая — Берлинская операция. Третья — Черчилль проиграл выборы и остался без власти. И, наконец, четвертая — сами британские военачальники были против реализации этого плана, ибо Советский Союз, как они убедились, был слишком силен. Еще раз повторяю — это был лишь план на случай движения Красной Армии к Атлантике!

Американский посол так прокомментировал заявление Сталина: «Надо учитывать тот факт, что состав американской дивизии был в два раза больший, чем советских, у союзников в то время было 6 тыс. тяжелых бомбардировщиков и 7 тыс. других самолетов. Союзники могли тогда выполнить любую задачу в отношении германской армии». Сталин засомневался и сказал: «Едва ли…» [61]

По словам Жукова, из многочисленных послевоенных бесед с генералами армий союзников выяснилось, что «вопрос о захвате Берлина ими был окончательно снят лишь тогда, когда на Одере и Нейсе Красная Армия совершила мощный удар по немецкой армии и вышла на Одер примерно в километре от Берлина.