Я слышу все Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

Нашу литературу они знают довольно хорошо. На Маяковском здесь воспитано почти все новое поколение поэтов. Видел я здесь и Ваши книги — в 1928 году было издано полное собрание Ваших сочинений [324], переиздавалось оно и после. Второй раз я встретил Ваше имя в запретительном списке, составленном немцами для библиотек. Перед Вами — Дюамель [325], после Вас — Франс [326]. Я заканчиваю свое письмо. Оно получилось громоздким, но мне хотелось поделиться с Вами виденным и слышанным. Я редко пишу письма, да и не всякому адресату интересно то, о чем я говорил в этом письме. Вам оно тоже может быть нелюбопытно, но по другой причине — вероятно все это уже Вам известно. Так или иначе, не судите меня за длинноты. В остальном — я жив, здоров, работаю по-прежнему в газете, пишу стихи. Посылаю Вам из последнего — Письмо о восьми землях и три стиха из славянского цикла. Если Вы их одобрите и у Вас найдется время — передайте их в один из московских журналов, я буду Вам сердечно обязан [327]. Но во всех случаях — напишите мне. Дайте оценку стихам, скажите, что Вы о них думаете. Невдалеке от меня находится Д.Кауфман [328], которого Вы, верно, помните. Он тоже продолжает писать. То, что он присылал мне в письмах — более чем хорошо. Это один из тех, которые будут делать настоящую поэзию после войны.

Буду ждать Вашего письма.

Счастья вам и здоровья!

Мой адрес: полевая почта 57872-А.

Впервые — ВЛ, 1993, №1. С.276–278. Публикация Б.Фрезинского. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1957. Л.1–2. Сергей Сергеевич Наровчатов (1919–1981) — поэт, автор воспоминаний об ИЭ, который писал Наровчатову в ответ на это письмо: «Наспех среди газетных дел хочу Вас поблагодарить за Ваше исключительно интересное письмо. Спасибо и за хорошие стихи. Я пересылаю их в „Новый мир“» (Новый мир, 1983, №5. С.193).

<Действующая армия; конец 1944 г.>

Уважаемый товарищ Эренбург!

В одной из Ваших статей я нашел мысль о том, что нужно было испытание войны, чтобы сталинская конституция обнаружила все свое значение. Это позволило мне надеяться, что Вы разделите мои взгляды, которые я мог сформулировать благодаря временной праздности в Ч.Л.Р после экскурсии в «логово зверя». Если Вы захотите ответить, оставляю московский адрес тети, с которой переписываюсь — ул.25 Октября (Никольская), 8, кв.240, С.С.Письменной. Полевая почта моей старой части 28204, но возможно, что мой пост в батальоне занят.

Война приближается к концу. Уместно поставить вопрос, что нового она принесла для развития советского строя. Ибо сила и действенность советского строя сказалась как раз в том, что он сумел ответить чем-то новым на вопросы, резко поставленные ростом фашистской опасности (и этот ответ убил ее).

Нам кажется, что в период войны определилась наконец общественная надстройка социализма, расстановка новых классовых сил, возникших в результате политических и экономических переворотов в нашей стране.

Тов. Сталин еще до войны говорил о том, что у нас возникли новый рабочий класс, новое крестьянство, новая интеллигенция. Но эти новые силы находились еще в становлении. Неясность контуров особенно остро ощущалась мастерами искусств. Не видя вокруг себя резко определившихся пластических черт, они не могли создать тех титанических воплощений, которых требовало нуждавшееся в этом общество. Довоенные годы не создали ничего равного хотя бы напечатанным уже отрывкам из романа Шолохова «Они сражались за родину», в которых выведены, очевидно, только второстепенные персонажи будущего замечательного произведения.

Но если в надстройке социалистического общества объективно не было законченности, то общественное сознание, в свою очередь, отстало от жизни. Революция — период великой инициативы масс, когда каждая кухарка могла возвыситься до управления государством, — породила взгляд, что и возникшее новое общество, не имея угнетательских классов, не будет иметь также общественной иерархии, что народ может почти непосредственно собой управлять, импровизируя руководителей, когда это бывает нужно. Сравнительно недавно М.И.Калинин [329] столкнулся с предрассудком одного комсомольского работника, сожалевшего, что «не все комсомольцы вожаки». Достаточно, указал т. Калинин, если будет 1–2 вожака, а остальные им доверяют и следуют за ними. Все не смогут быть вожаками (этот призыв, однако, имел революционизирующее значение, был истиной в 1919 г., но не для 1944!).

Практические мероприятия партии и правительства систематически разрушали устарелый предрассудок, настойчиво выделяли из общей массы наиболее способных вожаков. Так появились «знатные люди» города и деревни. Это был уже материал, из которого можно было лепить руководителей, хотя еще не они сами (так! — Б.Ф.). Самородки обогатили собой советскую интеллигенцию, в которую они явочным путем вступили, но зато еще больше испестрили ее, прививая с собой много обреченных на ломку привычек и навыков.

Наступил период, когда дальнейший качественный рост советского руководящего слоя, советской интеллигенции стал невозможен без известного сужения тех дверей, которые вели в нее (когда даже малоспособные люди, с помощью государственных стипендий, могли докорабкиваться до диплома и «чистой» профессии). Важнейшими мероприятиями в этом отношении были введение воинских званий в армии и оплата за высшее обучение (вместе с сужением стипендий).

Чтобы наши руководители во всех областях управления, производства, знания, культуры — поднялись на высоту всех современных требований, надо было создать слой руководителей, обладающий известными традициями и преемственностью. Известно, что с детства усвоенные начатки культуры и знания помогают достигнуть вершины их. Для средних людей — это половина дороги. Необходимо было поднять руководящий слой социал<истического> общества до вершины современной культуры, не дожидаясь, пока медленное, несмотря на всю стремительность наших темпов, общее развитие народа поспеет туда же. Иначе мы были бы побеждены в прикладных областях знания и культуры, имеющих военное значение.

Перед войной подобный поворот только намечался, и были факторы, действовавшие в противоположном направлении.

Но вот началась война. На место неуловимого, ускользавшего от ударов, трудно искоренимого врага, какими были вредители, и отвлеченных, не всеми понятных врагов, как недисциплинированность и беспечность, встал очевидный, угрожающий и ненавистный каждому враг. Морально-политическое единство советского народа еще больше окрепло. Дело государства стало больше чем когда-нибудь делом народа.

Затем суровые уроки войны произвели серьезный отбор среди наших руководителей, горловых, живших прошлой славой, и выдвинуть на их место действительно талантливых огневых [330]. А огневы, став во главе наспех обученных полков, сумели отбить те области, которые горловы не смогли даже защитить, командуя кадровыми солдатами.

Немцы, хвалившиеся, что их искусство и техника способны творить чудеса, были побиты в первую очередь качеством, а затем уже количеством техники прежде искусством стратегии и тактики, а затем уже энергией удара многомиллионных масс, развязанной этим искусством. Количественный перевес решил дело во Франции, но под Москвой и Сталинградом его не было. Решающим здесь был технический и особенно организационный гений, создавший катюшу и 34-ку [331], план битвы и его осуществление.