Тетрадь третья

— A по-моему — умирать очень выгодно: больше не будет несчастий!

— Да, Мур, Христос говорил: добром за зло.

— О-о! Гораздо наоборот!

31-го дек<абря> 1931 г. — 1-го января 1932 г.

(В голубо-синей еще есть записи, возвращусь.)

Здесь — таинственный перерыв, не могу, пока, обнаружить — ни черновых, ни записных — начала 1932 г. Придется вписать потом. Здесь — перескок.

Мур, 15-го апреля 1932 г. — злобно:

— Все скрипят — и птицы, и bébé, и куклы.

— Гадкие коляски, и bébé гадкие, и матери плохие.

Мои реплики моим оппонентам на докладе (нужно же как-нибудь назвать!) Поэт и Время. [166]

Поплавскому:

«Гамлетическая позиция поэта…» Я думаю Гамлет — философ, а не поэт, т. е. человек вопросов, а не ответов.

Я сказала: всякий поэт есть эмигрант, а П<оплав>ский из этого извлек, что вся эмиграция есть поэт. С чем не согласна.

(Смех)

Оцупу:

«Я хуже всякого сапожника». Да, но я говорила о сапожнике — судящем. Этого я — не хуже.

«Притворяясь, что он охватывает другие планы…»

Я о притворщиках не говорила.

Дипломов я тоже не раздавала, я только назвала Пастернака и Маяковского, которым мой диплом не нужен.

Эйснеру я отвечаю: спасибо за защиту и прибавляю, что так себя защитить, как он — меня — я бы не посмела. Обывателя я не трогаю — пока он меня не трогает, т. е. — не судит.

Слониму:

— «Поэт — вне порядка вещей».

Я бы сказала: он в ином порядке вещей, в порядке иных вещей, остается установить — каких. И еще прибавила: он — единственный порядок вещей, всё остальное — непорядок.

Отход от общества не есть отход от человечности, от человечества. Есть — приход к нему.

«Под колпаком…»

Рильке жил под колпаком целого неба, т. е. под куполом.

Газданову:

— Я вовсе не предполагаю, что отлично разбираюсь в современности. Современность — вещь устанавливаемая только будущим и достоверная только в прошлом.

Сергею Я<блонов>скому:

— Благодарность за непосредственный привет, пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить его за длительность его внимания, он приветствовал мою первую книжку в 1911 г.

(В зале эффект, ибо автором книжки в 1911 г. — не выгляжу.)

Первый образец мужского хамства я получила из рук — именно из рук — поэта.

Возвращались ночью откуда-то втроем: поэт, моя дважды с половиной меня старшая красивая приятельница [167] — и 14-летняя, тогда совсем неказистая — я. На углу Тверского бульвара, нет — Никитского — остановились. Мне нужно было влево, поэт подался вправо — к той и с той.

— А кто же проводит Марину? — спросила моя очень любезная и совестливая приятельница.

— Вот ее провожатый — луна! — был одновременный ответ и жест занесенной в небо палки в виде крюка.

Из-за этой луны, ушибшей меня как палкой, я м. б. и не стала — как все женщины — лунатиком любви.

Seit diesem Augenblick, lieber Rainer, hat sich meiner der Mond angenommen. [168]

Мёдон, 16-го февраля 1932 г. — в 21/2 раза старшая я. А нынче в 2 раза младший тогдашней меня Мур в первый раз пришел с вокзала один домой.

Поэт не может воспевать государство — какое бы ни было — ибо он — явление стихийное, государство же — всякое — обуздание стихий.

Такова уже природа нашей породы, что мы больше отзываемся на горящий, чем на строящийся дом.

Б. [169] (разбой).

Разбой и богатырство — та же стихия, и он в России — воспет.

Я позволяю «организовывать свои страсти» только своей совести, т. е — Богу. Чем государство выше меня, нравственнее меня, чтобы оно организовывало мои страсти?

Il faut obéir à Dieu — plutôt qu’aux hommes.

(St. Paul) [170]

(Затем — просьба об авансе — чего никогда не делаю — и об этом пишу — и заключение:)

— Как неприятно просить! По мне — и квартиры и статьи должны были бы идти даром.

Il n’y a qu’un seul enfant, une seule vieille, une seule jeune fille, un seul poète. [171]

Nicht ich liebe den Dichter, aber jedesmal habe ich das Gefühl, dass er mich liebt: dass er mich liebt. [172]

Que la terre est dure quand on tombe! [173]

…Воскресные брюки — с воскресною юбкой

(Воскресные загородные поездки парижских любящих)

Реплики моим оппонентам на моем чтении «Искусство при свете Совести». [174]

Слониму: — Природа не бесстрастна, ибо закон ее (один из ее законов!) борьба, со всеми ее страстями. Бесстрастно правосудие, знающее добро и зло и не прощающее.

Я вовсе не говорила, что искусства судить нельзя, я только говорила, что никто его так осудить не сможет, как поэт.

Человечество живо одною

Круговою порукой добра

стихи моей монашки я отстаиваю и формально. На всякого мудреца довольно простоты. М<арк> Л<ьвович> до этой простоты — не дошел.

М. Л. говорит, что я говорю о себе лично, но говоря о себе лично, я говорю о поэте, о всей породе поэтов, поэтому это не мой личный случай, а личный случай всей Поэзии.

Бальмонту.

Моя тема не нова. Я не хочу нового, я хочу верного.

Милый Бальмонт, твои слова: «Гроза прекрасна, а сожженный дом и убитый человек — такая мелочь» — есть слова одержимого стихией. Твоими-то устами и гласят стихии.

Адамовичу:

— Если Адамович мне не верит — дело в нем, а не во мне.