Водитель трамвая (СИ)

Самыми простыми оказались вопросы на тему проезда перекрёстков. Хотя тогда мало кто их знал.

— Так, восемь ошибок по первому билету, девять по второму… два.

Петухов с отчаянием пожинал плоды своей бурной преподавательской деятельности. Обходя всех по кругу, и чуть не со слезами глядя на мониторы, он печальным голосом вещал:

— Так, следующий… Николаев… семь ошибок по первому билету, восемь по второму… два! Да вы что, как же так можно?! Так нельзя! Вам же скоро сдавать экзамены! Откуда столько двоек?

Закончив обходить всех, Петухов подвёл неутешительные итоги: не сдал никто. Гениев в своём Отечестве не оказалось.

Кстати, забегая вперёд скажу: я не случайно указал фамилию Гены. Если мы все с грехом пополам к моменту сдачи экзамена в ГАИ-ГИБДД кое-как освоили эти карточки, то Николаев «плавал» в них даже на самом экзамене. И когда я радостный выпархивал из помещения, где проходила сдача, то краем глаза углядел как обстояли дела у Гены. Тот сидел весь сизый, упёршись вдохновенным взглядом в монитор, и нервно стучал дрожащей рукой по столу, ибо уже успел сделать две ошибки в двенадцати вопросах. Лимит по этим самым ошибкам был исчерпан, а ответить предстояло ещё на восемь вопросов.

Однако то имело место в будущем. А пока мы сидели подавленные — все как один за исключением Фролова — тот отстрелялся неплохо, и слушали не иссякающее нытьё Петухова. Ну я вам уже описывал вкратце как он гнусавил: «почему мои дети должны лишаться еды, из-за того что вы не хотите взяться за ум…» и типа того. Тоска, одним словом.

Однако нам опять подфартило. Только мы стали было подумывать о неприятном разговоре с начальством в депо, в виду намечавшихся трёх двоек у каждого (а как вы помните, отчисляли из комбината именно с таким количеством неудов, а у меня к тому же имелась ещё одна пара по механике), как случилось радостное событие. Нет, не подумайте плохого — Петухов, обещавший нам на следующем занятии поставить ещё по двойке, если мы не образумимся, остался жив — здоров. Никто не замазывал ему башмаки гуталином и не собирался браться за бритьё бороды. Всё оказалось проще: нас вновь кинули на учебную езду. Правда, на сей раз исходя из совершенно иных целей. Здесь опять требуются мои разъяснения, иначе вам кое-что останется непонятным.

В ту пору все трамвайные депо столицы были чётко разделены как пограничной полосой по одному принципу. А именно: одни эксплуатировали только вагоны «Татра», другие только КТМы. В числе первых находились Краснопресненское, Апаковское, и вроде Бауманское. Впрочем, последнее вроде оказалось, чуть ли не единственным «смешанным» и пользовало и те и другие вагоны. Хотя я могу ошибаться. Так как в Бауманском депо я был лишь один раз, и то видел всё мельком. Поэтому и не могу заявлять уверенно. Но что касается двух следующих депо, то тут уж никакой путаницы быть не должно. Русаковское и Октябрьское трудились сплошь на вагонах КТМ (Катавский моторный завод). При этом и те, кто ездили на «Татрах» и те, кто трудились на КТМах, были ярыми патриотами данных марок и даже слышать не хотели о том, чтобы пересесть на другие типы трамваев. Всё это, безусловно, звучит замысловато, глупо и даже сказочно для стороннего слушателя. Но ведь жизнь не перепишешь в угоду красивым мифам. А я повествую лишь, об имевшем место существовать. Кроме того, для самих водителей данный предмет всегда становился камнем преткновения, и поводом для многолетних ожесточённых споров. Наподобие застарелого спора скучающих волосатых бездельников разделившихся на «физиков» и «лириков» в позднем «сытом» СССР. «Сытом» разумеется только по отношению к раннему СССР — двадцатых-тридцатых годов. Водители трамваев (я понимаю — звучит это комично, но ведь это же — было!) ругались и козыряли преимуществами «своих» вагонов друг перед другом не хуже позднего Дарвина сформулировавшего свои «Происхождения видов» на бумаге и потрясающего своими неубедительными доводами поражённых такой небывалой наглостью апонентов. Предметом ругани у трамвайщиков становились почти те же бездоказательные заявления, и эмоциональные крики, направленные на попытку убедить, таким образом, собеседника, в явных преимуществах КТМа.

— Да на вашей идиотской «Татре» ни черта же не видно впереди! — орал представитель враждующего лагеря. — С остановки боишься трогаться! Того и гляди кого-нибудь задавишь! Ребёнка не видно, бабушек переходящих перед вагоном — не видно! Пульт — то огромный как бычий хвост…

— Да ладно не видно! — не менее громко кричал эксплуататор «Татры», — глаза надо разувать, и всё! Или к офтальмологу отправляться!

— Ха! — возражал апонент, — и только этим ограничиваются твои аргументы?

Это я передал своими словами — водители трамваев так изысканно не выражаются. У них несколько иной лексикон.

— А на твоём-то гробоподобном КТМе, — переходил в атаку ревнитель «Татры», — только на кладбище народ возить! Габариты-то, ужас какие! Занос два метра! Где это видано? Все тачки жопой в пробках соберёшь! Только на заворот пойдёшь и кранты!

— А смотреть за дорогой надо, а не талонами барышничать. Потом занос у нас не два метра, а всего лишь метр девяносто!

— Ну ёперный насос, — усмехался враждующий лагерь, — десять сантиметров что-нибудь значит?

— Значит!

— Что?

— Много значит!

— Да десять сантиметров значат только — знаешь где?..

— Можешь не объяснять.

— А стрелки как у вас проходишь? У нас на «Татре» кнопку нажать, а на вашем квадратном гробе приходится на ход давать. Иначе стрелка не переведётся! Это что за бред я вас спрашиваю?

— Ничего не бред, — возражал неуступчивый собеседник, — так, маленькая недоработка. Но к ней же привыкаешь!

— Ничего себе маленькая! А если впереди тачка выкатилась? И тебе наоборот надо притормозить? Или человек на рельсах? А тебе стрелку переводить? Что же — давить их на хрен?

— А это чего, так уж часто совпадает, что надо и стрелку перевести и кто-то на рельсы перед носом выпорхнет?

— Пусть не часто, но бывает!

— У меня лично — не часто!

— Но ведь — бывает!

— Ну и что? Притормозишь. Хрен с ней с этой стрелкой. Вышел — перевёл вручную. И всего делов.

— Вот ещё! Выходить! На кой это сдалось? Я же говорю — КТМ это уродство нашей промышленности.

— Никакое не уродство. А выходить полезно. Жирок растрясать. А то вы на своих «Татрах» там совсем избаловались. Изнежились. Стрелку им тяжело выйти перевести! Буржуи какие! Белоручки!

Ненадолго воцарялось короткое сильно дышащее молчание, после чего водитель КТМа с новой силой переходил в атаку:

— Да ваши разваленные старушки — «Татры» вообще нельзя эксплуатировать! Они же опасны для жизни!

— А ваши не опасны что ли?

— Наши не так! Ваши «Татры» ведь лёгкие как не знамо что! Её же юзом подхватывает при первом осеннем ветре! И несёт — не остановишь.

— А надо учиться, песочницей пользоваться. Да и водить надо уметь.

— Знаю я вашу песочницу. Вечно с ней что-то не так. Зимой вообще замёрзшая, сколько не дёргай рычаг песок не сыпется. А рычаг прости Господи!

— Что рычаг? — хмуро спрашивал любитель «Татр».

— Рычаг — то на ней какой? Как у экскаватора! Не меньше.

— Ну это ты преувеличиваешь!

— Где же это я преувеличиваю? Что бы его привести в исполнение приходиться задавать такую амплитуду рукой, что иногда даже не видишь куда едешь! Так приходиться наклоняться к пульту. А как зимой по салону в ваших вагонах вода хлюпает? Входить противно…

Данные диалоги можно продолжать до бесконечности. Они никогда не иссякали. Я неоднократно становился их свидетелем. При этом, как и полагается, соперники углублялись в такие дебри, которые не снились и старику-Дарвину, умудрившемуся на паре сотен страниц выдвинуть «идеи космического масштаба…» — как говаривал профессор Преображенский.

Но споры спорами, а у мыслителей трамвайного хозяйства головы пухли от иных распирающих их идей. Я не знаю, может им не давали спать лавры какого-нибудь Гегеля, или кого другого «альтернативно одарённого», наподобие Чаадаева (того самого — «Басманного философа» с которым с дуру ввязался в переписку Пушкин), но придуманное ими воплотилось во вполне реальное решение. А конкретно — взять курс на универсализацию, и обучить всех вновь поступающих в трамвайные парки новичков работать на обоих видах имеющейся техники. Дабы подвижной состав оказался освоен представителями всех депо в полном объёме. Зачем это было нужно, я не знаю. А если принять во внимание тот факт что наши чиновники задумывают какие-либо новшества и выделяют под это заложенные суммы только для перевода положенной части отката в оффшоры островных государств, то предположение об их не совсем здоровой психике приходит на ум само собой. Ведь содрать денег тут совершенно не с чего. От нашего блуждания по московским депо особняки выше не станут. И статуи на прудах золотом не покроются. Следовательно, мне ихние постановления кажутся весьма подозрительными. Или может статься, они радеют за безопасность общественного транспорта? Да, без Виноградова тут и не разобраться толком. Голова чиновника — дело туманное. Чем больше живу на свете, тем больше в этом убеждаюсь…