После Чернобыля. Том 1

    Их обвиняют также: “довели реактор до “такого” состояния”. Но ни одного предупреждающего об опасности сигнала на блочный щит управления не выходило. Ко времени создания PBMК-1000 в мире уже были известны компьютеры, способные предупреждать: “Вы ошибаетесь”, затем: “Повторяю, ошибаетесь!” И, наконец: “Дурак, я же тебе говорил, что ты зарвался...” И — выключение. Ничего подобного конструкторы на ЧАЭС не предусмотрели. Даже тревожный сигнал о нарушении реакторного “здоровья” на блочный шит управления не поступил, не насторожил.

   Операторы — не совсем ангелы. Все-таки они ведь отключили САОР, хотя делать это не имели права, пусть и без последствий; хоть и незначительно, но увеличили расходы воды по некоторым ГЦН (главные циркуляционные насосы) и др. “Однако указанные нарушения не являлись первопричиной аварии, не влияли на ход ее развития и масштабы последствий”, — говорится в том же Решении Научно-технического совета ГАЭН от 15.02.90 г. Возможно, здесь оговорка, катастрофа названа аварией. Во всяком случае, нарушения Регламента операторами могли остановить энергоблок, вызвать аварию, но не катастрофу чернобыльского масштаба.

   Почти десять лет идут исследования на разных уровнях, в разных странах в поисках первопричин катастрофы. На сегодня член-корреспондент Российской академии наук, заместитель министра по атомной энергии В.А. Сидоренко делает такой вывод: чернобыльскую катастрофу вызвали, в конечном итоге, в совокупности три главных фактора — паровой эффект реактивности, влияние несовершенства конструкции регулирования, способное давать положительны ход реактивности, и нежелательные действия персонала станции. Отсутствие любого из этих трех факторов исключило бы возможность катастрофы. Между прочим, паровой эффект реактивности оказался в реальности большим, чем можно было предположить по расчетам. В период, когда создавался реактор типа РБМК-1000, ею еще не умели достоверно считать.

   К этому можно было бы добавить любопытную деталь — свидетельство доктора физико-математических наук И.Ф. Жежеруна (ИАЭ) о том, что “...в проекте РБМК на основании расчетных исследований, выполненных НИКИЭТ, был заложен отрицательный коэффициент реактивности...” В действительности же обнаружилось, что “расчеты оказались ошибочными, а эксперименты, на которых можно было бы их проверить, не были (НИКИЭТом, Л.К.) поставлены... Программа определяющих паровой коэффициент реактивности (αf) экспериментов была включена в планы исследований по РБМК еще в 1965г.” Однако эксперименты так и не были проведены... А для мощности ниже 50% и для переходных аварийных режимов отсутствовали как расчетные, так и экспериментальные данные по величине парового коэффициента реактивности... “Оказалось, что тяжесть и масштабы аварии на малых уровнях мощности могут быть существенно больше, чем на больших. Целенаправленный поиск даже маловероятных аварий возможно, натолкнул бы исследователей на особую опасность особых режимов”, — писала газета Атомэнергопроекта “Трудовая вахта” в апреле 1990 г. Я же цитирую по книге “Чернобыльская катастрофа: причины и последствия”, часть 1, Минск, 1993 г. Как видим, самоуверенность и самоуспокоенность никогда, тем более в атомной отрасли, до добра не доводят.

    Вот что действительно на ЧАЭС выполнили плохо — так это программу испытаний, не оговорив требования к соблюдению правил безопасности: видимо, посчитали несложной. Оттого ее и не согласовали со станционным отделом по безопасности и тем более с авторами аппарата. И даже исполнителям — операторам программу эту показали перед самым экспериментом, не дав обдумать. Опять самоуверенность.

    И все-таки реактор не должен разгоняться и тем более взрываться по собственной воле, да еще при нажатии кнопки “стоп!”, до какого бы “состояния” его ни доводили. Он не должен позволять доводить себя до опасного состояния. Вообще атомная энергетика, позволяющая кому бы то ни было “упражняться” с ее системами, не имеет права на жизнь.

    Такого “права” ее действительно быстро лишили. Уже начиная с лета 1986 г. на всех реакторах типа РБМК, а заодно и на ВВЭРах в течение полутора лет была проведена гигантская работа по усовершенствованию различных систем, в первую очередь систем управления и защиты (СУЗ). В частности, изменили конструкцию регулирующих стержней, существенно их удлинив и вообще перестроив. В свое время было известно, что теперешняя конструкция этих стержней способна предотвратить вероятный для РБМК разгон реактора. Проектировщики знали о таком свойстве аппарата. Но — сэкономили, посчитав опасность практически нереальной, так как рассчитывали на догадливость операторов, их осторожность. Теперь создали и систему быстродействующей аварийной защиты (БАЗ), при которой стержни срабатывают существенно быстрее чем прежде, а, следовательно, быстрее глушат реактор и т.д. Но для всех этих мер “понадобилась” чернобыльская катастрофа. Истинно, скупой платит дважды...

    А вот мнение академика Российской метрологической Академии Ю.И. Брегадзе, заместителя директора Института физико-технических и радиотехнических измерений: на ЧАЭС испытания с выбегом турбогенератора вообще не должны были проводить станционные операторы, как им это предписывалось проектом. Это должны делать специально для такого дела подготовленные специалисты. И вообще необходимо на оборудовании ставить “пломбы” в тех местах, куда оператору вмешиваться нельзя. Их отсутствие — тоже вина разработчиков, то есть конструкторов Чернобыльского реактора.

    Если потенциально имеется хоть малейшая опасность, что возможно нарушение нормального процесса, то в соответствующем месте оборудования должна быть поставлена “пломба”. Но чернобыльские операторы, которые уверяли, что с реактором не может случиться ничего плохого, вероятно, просто не знали о возможности всех последствий их действий.

    Недостатки есть в любом производстве и в любом оборудовании. Но Регламенты эксплуатации должны быть составлены таким образом, чтобы эти недостатки не всплывали на поверхность. Ведь “раскочегарить” и взрывать можно практически любой аппарат.

   Современные люди живут в век очень развитых технологий, техники. Многие технологии потенциально опасны. Радиационная безопасность должна восприниматься как нечто постоянное, с чем всегда нужно быть осторожным и зачем необходимо постоянно следить. Под ядерной безопасностью понимается необходимость предотвращения крупных аварий и катастроф. Вообще, потенциально опасных производств очень много: химические производства, плотины и гидроэлектростанции и т.д., то есть практически во всех отраслях промышленной деятельности. Поэтому человечеству необходимо быть осторожным в своей деятельности. Например, технологии должны составляться так, чтобы каждому участнику было абсолютно ясно, что он должен делать, и том каждый должен обязательно соблюдать технологическую его дисциплину. Но для этого каждому должны быть четко записаны его обязанности: от и до. Следовательно, оператор АЭС не обязательно должен знать устройство всего реактора. Но конструктор обязан четко составить все прописи. Невозможно всех обучить всему и притом, чтобы каждый точно знал, что именно происходит “внутри”. Нельзя забывать и об угрозе терроризма.

   На Западе оператор не имеет права на самодеятельность, вообще “рассуждать”, в ряде случаев ему не нужно и высшее образование, лишь бы пунктуально выполнял Регламент эксплуатации. У нас принято, чтобы “каждый солдат понимал свой маневр”, хотя при этом также обязан строго следовать Регламенту. Поэтому наши операторы, вообще многие эксплуатационники, имеют вузовские дипломы и еще ежегодно сдают экзамены на профпригодность. Творчество им не возбранялось. Но из этого следует, что они обязаны знать о вверенном им аппарате абсолютно все с точки зрения свойств его характера и вредных привычек. Но этого-то им как раз и не сообщили... Таково же мнение профессионала О.В. Шумяцкого: Инженерам, которые хорошо знают физику реакторов на ЧАЭС, обязательно должны были сказать и о недостатках его физических и конструктивных свойств. Операторы должны знать о нем все! Но Регламент о недостатках умалчивал, а самомнение разработчиков программы испытания не позволило им задуматься об этом. Здесь — корень зла, поэтому нет оправдания ни конструкторам аппарата, ни авторам программы. Убежденные, что знают теорию, те и другие обязаны были знать и конкретную конструкцию, и человеческую психологию.