Литература мятежного века

Два раза мелькнула в романе крестьянская Россия. Первый раз в образе мужичка в московском трамвае: "Напротив сидел нескладный мужичишко с редкой рыжей бороденкой, валенками он сжимал мешок, другой мешок лежал на скамейке, неуклюжие крестьянские мешки, набитые чем-то твердым и острым, всем мешали в тесном вагоне. Он беспокойно оглядывался по сторонам, спрашивал, где ему сходить, хотя кондукторша обещала предупредить. Но в глубине его искательного взгляда Саша чувствовал что-то суровое, даже жесткое. У себя дома этот мужичонка, наверно, совсем другой". Второй раз деревенская Русь предстала, так сказать, в обобщенном виде - и тоже ужасная в своей забитости и угнетенности: "На полу, на скамейках сидели и лежали люди, толпились в очереди у касс, у титанов с горячей водой, особенно много женщин и детей. И все это овчинное, лапотное, не привыкшее к передвижению, деревня с ее растерянностью, тоскливой нищетой и захудалостью, крестьянская Россия..." Сибиряки же отличаются жестокостью, дремучим невежеством и какой-то звериной тупостью. "Хороший, услужливый" паренек из местных улыбаясь рассказал, как год назад на поляне, мимо которой они шли, убили трех ссыльных уголовников. За десять рублей три жизни... Не лучше сибирских мужиков и представительницы прекрасного пола, с малолетства развращенные условиями семейного быта. Одна из них - это служащая на почте, "местная элита", а попросту дитя природы, т.е. некое полудикое создание, выпестованное местными жизненными условиями. "...Лукешка не садилась, стояла в дверях, жевала серу, босоногая... Она была в той короткой поре деревенской юности, когда девушка еще не изнурена работой, домом, детьми, ловкая, сильная, все знает, получила воспитание в общей избе, где спят вместе отец с матерью и братья с женами, на грубой деревенской улице, откровенная, наивно-бесстыжая" и т.д.

Так постепенно писатель подталкивает главного героя к выводу: "Народ! Великий, могучий, но еще темный, невежественный..." Если учесть, что он является рупором авторских идей, то нельзя не подивиться глухоте и слепоте так называемого общественного мнения, не заметившего русофобской направленности сочинения. Между тем в одном интервью Рыбаков откровенничал: "Давая события собственной жизни Саше Панкратову, я, естественно, имел право на перемонтирование, как того требует художественный вымысел. Словом, некоторые события в жизни Саши совпадают с моими вехами, но Саша Панкратов - это не я. Он был гораздо лучше меня!". С этим трудно не согласиться.

Наконец о главном. Выше приводилось признание автора, что в ходе работы над романом он все отчетливее сознавал, что картина эпохи не будет воссоздана "во всем объеме" без Сталина. Это лукавство, так сказать, маленькая хитрость повествователя, которая обнаруживается при внимательном ознакомлении с концепцией произведения, сочиненного на потребу политического момента, а именно: опошления личности великого государственного деятеля, а через него уничтожение социалистической цивилизации.

Не откладывая в долгий ящик, заметим, что, будучи посредственным беллетристом, Рыбаков так и не смог постичь, что персонаж, лишенный движения, непосредственно не вовлеченный в конфликт, превращается в некое подобие робота. В конце концов так и произошло, поскольку автор лишил его сферы активной деятельности, то есть практического приложения своих сил, саморазвития. Более того, в романе нет четко обозначенных протагонистов героя, то есть почвы для противоречия как пружины сюжета. Поэтому уже на первых страницах этого вымученного и насквозь лживого сочинения образ Сталина исчерпал свою энергию, а далее лишь повторяется в своем негативном однообразии.

Об образе Сталина, каким его изобразил Рыбаков, много было говорено и писано. Одни критики разряжались призывами "святого возмездия и святого мщения", другие находили в нем много передержек и вранья, некомпетентных разглагольствований и художественной немощности. В 1988 году современный литературовед писал, как жестко воспринималась любая попытка критического анализа "Детей Арбата": "Характеристика Сталина дана по Троцкому, иногда даже с текстуальными совпадениями. Концепция - Сталин как посредственность - принадлежит Троцкому. И вот едва только я это сказал, тут же из зала раздается реплика: "Вы обвиняете автора в троцкизме!.." Можно привести и другие примеры, когда не успеешь определить, охарактеризовать явление, как ту же услышишь упрек, что ты обвиняешь автора и чернишь произведение"7. И то правда: тирания накаленного политическими страстями общественного мнения бывает не менее жестока и беспощадна, чем тирания власть предержащих.

Чтобы избежать лишних кривотолков, сразу же скажем, что речь идет об образе Сталина в литературном произведении, а не о Сталине как исторической личности. Итак, имеем ли мы дело с художественным образом как синтезом индивидуального, единичного и общего, чувства и мысли? Сталину приписываются лишь отрицательные черты: подозрительность, жестокость, мстительность, мелочность и т.п. Его негативные качества, всячески варьируются, обрастают слухами, догадками, вымыслами, выдаваемыми в сочинении за правду - словом, делается недвусмысленная попытка нарисовать фигуру демона зла. Автор с упорством маньяка тщится принизить, оглупить, окарикатурить своего героя, которого он ненавидит и панически боится даже мертвого. Чего стоит хотя бы описание внешности и физических недостатков вождя, измышленных Рыбаковым!

Между тем изображение такой богатой и противоречивой натуры, как Сталин, немыслимо без вскрытия сложного переплетения исторических начал и серьезного их анализа. Расстановка внутренних сил не была столь однотипной, как это представлялось автору. Рушился полукрепостничекий уклад деревенской жизни, открывались перспективы развития промышленности, рождался новый человек, происходили громадные изменения в социальной и культурной сферах все это порождало острейшие внутренние конфликты.

Чтобы разобраться в столь сложных перипетиях времени требовался недюжинный художественный талант, а не беллетрист, поставивший, по его же словам, перед собой единственную цель: отразить лишь отрицательные стороны действительности. И в своем стремлении он во многом преуспел, но одновременно понес и невосполнимые потери. Они не только в невыразительности всей вещи и отсутствии внутренней логики характеров, но и в тенденциозности при отборе и толковании исторических реалий.

Истина - всегда конкретна. В искусстве она проявляется как живая страсть, пронизывающая мысль и чувство писателя. Художественная истина обладает реальным содержанием, воплощенным в образе. Он, писатель, поверяет ее всей полнотой социально-нравственного бытия. В этом плане невозможно вести речь о "Детях Арбата". И не потому, что ничего существенного не вносят они в данную тему, а потому что лишены движения мысли, правды и художественных достоинств. Это беллетристика в худшем исполнении.

***

Здесь нельзя обминуть литературную теорию и критику последних лет. Выше отмечалось, что они внесли свой вклад в развитие словесности. Осваивая новое содержание и жанровое разнообразие молодой литературы, критика была обращена к широкой перспективе мировой культуры. В то же время нельзя уклониться от ответа на вопрос, всегда ли критикам доставало профессионализма и смелости при объяснении сложных художественных явлений. Нельзя забывать и о том, что критический цех оказался под двойным давлением, а именно: государственной цензуры, с одной стороны, и литературных бонз - с другой. Со временем ее положение еще более усложнилось. В 90-е годы обнаружилось множество "тонких стилистов", "аналитиков литературы" и "эстетически одаренных" окололитературных гениев "демократического" толка. Окрепшие и поднаторевшие в пору перестроечной смуты, они теснее сплотили свои ряды, продолжая с большой уверенность раздавать - кому бесславие и позор, а рыночно мыслящим -титулы популярнейших и великих. Вообще литературная критика настолько измельчала, что впору говорить о ее вырождении в нынешних условиях. Печальный факт.