Литература мятежного века

***

Гражданская война в литературе? Вопрос этот тревожно прозвучал в марте 1989 года и с той поры все отчетливее осознается нашей литературой как следствие ее критического состояния. К концу восьмидесятых он уже отражал действительное положение литературного процесса.

Проблема гражданской войны в литературе стала признанной реальностью, когда вслед за политическими акциями "Апреля" со страниц многих печатных органов на современника обрушилась лавина откровенно тенденциозных заявлений, коллективных писем и требований в связи с публикациями журнала "Октябрь". Особенно преуспел в этом деле главный редактор издания Анатолий Ананьев. В обличительных посланиях, направленных в газеты и журналы, в секретариат Союза писателей СССР и РСФСР, он неожиданно явил миру некоторые редкостные, а равно хитроумные стороны своего дарования, приносящие, как он полагает, великую пользу государству и отечественной беллетристике.

И все-таки, если бы подобные сочинения вышли из-под пера какого-нибудь рядового члена Союза писателей, а не главного редактора столичного журнала, вряд ли стоило начинать этот разговор. К чему, да и зачем? Ныне пишут, вещают по телевизору, митингуют все, кого фортуна отметила своим перстом как "горячего прораба перестройки". Счастливчики! Один из пиитов тиснул довольно-таки проникновенные строки: "Скину штаны, отращу густо шерсть, стану диких баранов есть..." А что - и отрастит , и обнажится до оной срамоты. В стиле времени потому что. Ведь сколько раз в сутки показывают на голубом экране, в кино, на театре и эстраде это самое, правда, без густой шерсти, но в натуральном виде - и ничего! И насчет поедания диких баранов совсем даже неплохо придумано - что-то вроде рацпредложения в духе наиболее напористых экономических пророков наших.

Нет только представьте себе: пишущие в рифму, а вслед за ними все остальные труженики пера - всякие там полуклассики, коих ныне хоть пруд пруди, знаменитые, популярные и опять же лауреаты разные - все переходят на подножный корм, то есть собственноручно ловят, потрошат, жарят и едят исключительно диких баранов. Так это ж экономия съестного провианта в особо крупных размерах, можно сказать, всенародная борьба с дефицитом!

Меж тем предмет нашего разговора иного плана. Строго говоря, речь идет не о поэтических вольностях периферийного пиита, а о хорошо взвешенных и глубоко продуманных сочинениях, подписанных ответственным лицом московского журнала, и, стало быть, о политической, общественной и эстетической позиции, каковую он, как ни крути, выражает.

На первый взгляд могло показаться, что и публикации в "Октябре", и истеричные и экзальтированные выступления в печати его редактора отражают мнение небольшой группы литераторов и добросовестно обслуживающих ее интеллектуалов из славной и, разумеется, неподкупной когорты ученых и критиков... Как вдруг в защиту публикаций "Октября" развернулась мощная кампания: выступил известный своей нетерпимостью к любым проявлениям здравого смысла и порядочности "Апрель"4, а на страницах "Литературной газеты" появилось грозное Заявление исполкома русского (!) советского ПЕН-центра (13 сент. 1989 г.) и прозвучал (30 авг.1989 г.) голос двух депутатов, резко обостривших проблему. В воздухе запахло порохом. Действительно, по оперативности откликов, по энергичному тону заявлений и высказываний стало ясно, что дело это далеко не простое, даже весьма сложное, ибо отражает сильное брожение умов не только в бедной изящной словесности нашей.

Однако не будем забегать вперед. Вслушаемся в то, что говорит Даниил Гранин в самом начале этой истории: "На днях в писательском Доме творчества в Комарово мне с в о з м у щ е н и е м п о к а з а л и напечатанное в "Литературной России" письмо, где писатель Ананьев и возглавляемый им журнал "Октябрь" о б в и н я ю т с я в русофобии". Далее следует оценка случившемуся: "Разумеется, это их, авторов письма - н е п и с а т е л е й, право сообщать в секретариат российского союза о с в о и х п о д о з р е н и я х. И зачем э д а к о е выносить на страницы органа творческой организации, м н о г и м ч л е н а м которого - не сомневаюсь в этом! - с т ы д н ы п о д о б н ы е н а в е т ы. Видимо, в расчете, что мы п р о м о л ч и м, с д е л а е м в и д, что н е з а м е т и л и" (здесь и далее разрядка в цитированных текстах моя. - Н.Ф.). Кажется, в этом монологе слишком превалирует презрение к инакомыслию. Отчего бы это? Кто знает. Хотя, если в каждом несогласном видеть п р о т и в н и к а, то другого отношения и быть не может, ведь о противнике следует писать с насмешкой и презрением - или ничего не писать. Но не будем отвлекаться. Читал ли Гранин названное выше письмо или довольствовался тем, что ему "с возмущением показали"? Бог весть. Но то, что беллетрист с порога отмечает все его доводы, квалифицируя как "подозрение" и "наветы", прозрачно намекая на решительные действия (мы (?), мол, не промолчим, не сделаем вид, что не заметили), настраивает на размышления... Особенно если учесть напористое заявление его собеседника (как подчеркнуто в газете, единомышленника) М. Бочарова. "Опять "охота на ведьм", - вскричал он, - опять выискивают очередных (?) "врагов народа"?" Гранинское "мы не промолчим" и бочаровское "опять выискивают" явились своеобразным кличем к открытой конференции - и, опустив забрала, "демократические силы" устремились вперед. Так, 22 сентября 1989 года в "Книжном обозрении" появился материал за 31 подписью, смысл которого: "Не сметь! Мы - сила".

О, это любопытная политическая демонстрация "любителей изящной словесности". А проще - тоска по тем временам "застойного периода", когда малиновый звон ученых регалий, высоких званий и правительственных наград повергал в священный трепет простых советских тружеников, а власти предержащие услужливо выдавали мнение "светочей мысли" за глас истины и, само собой, народа. А глас сей - чего греха таить! - звучал нередко как призыв к расправе с инакомыслящими. Вот и в названном материале - вместо доказательства - угрозы, вместо выяснения истины - навешивание ярлыков и нагромождение политических обвинений. Впрочем, тут нет ничего удивительного, если во главе списка авторов послания в "Книжное обозрение" стоит имя некоего мифического ученого историка Юрия Афанасьева, в быстром темпе изобличившего консервативные силы в лице Президиума Верховного Совета СССР, затем в сильных выражениях заклеймившего низкий уровень новоизбранного депутатского корпуса, наконец призвавшего закрыть "Правду" якобы за ложь и дезинформацию советского общества и заодно реабилитировать Троцкого, Ягоду и Берию.

Надо ли после этого удивляться, что, чувствуя за собой "сильную руку", подписавшие письмо не остановятся перед такой малостью, как подстрекательство к "свободе" (от кого?) коллектива журнала ("мы ожидаем поступка от всего коллектива "Октября""), или грубыми оскорблениями русских художников слова. Вот, к примеру, что они пишут: "...в руководстве СП РСФСР п р о ц в е т а ю т командно-приказные методы, групповая нетерпимость, личные интересы выдаются за общенациональные, общенародные, общепартийные, органы печати насильственно превращаются в рупоры ч е р н о с о т е н н ы х "идей"... хотят присвоить себе монополию на русский патриотизм". Доказательства? Их нет. А ведь подписано сие академиками, народными депутатами, людьми, принадлежащими к ученому сословию и, так сказать, художественной элите. Есть среди них даже "Главный Интеллигент страны" (потрясающее изобретение демократов) академик-филолог Дмитрий Лихачев. Оторопь берет, в глазах рябит при созерцании имен титулованных особ. И все-таки, если вести разговор начистоту о нравственных недугах общества, следует начинать его с них - академиков, режиссеров театров и литераторов. За что получили звания и должности? В какое время? Честны ли перед народом?