Краски времени

…На выставках и вернисажах не рукоплещут. Девушка из "моей" группы положила рядом с портретом из дерева — "Аргентинкой" — желтую ромашку. У другой скульптуры я заметил гвоздичку, У третьей — тоже цветы… Оставленное посетителями восхищение. Знак ответного душевного движения на запечатленный в дереве призыв художника.

Случаются минуты, когда радостное смятение открывает в душе простор для чувств смелых и гордых. Словно окунаешься в могучую, не обрушивающуюся волну и выходишь не просто освеженным, но обновленным и жаждущим найти то, что, может быть, утеряно когда-то. Обретаешь себя, насыщенного энергией, ожиданием, бодростью. И звучит в тебе музыка грядущих свершений и неожиданных очарований… Нечто подобное я пережил у работ скульптора С. Эрьзи и повел свою группу поблагодарить автора.

Лицо словно бы незрячего — провалы вместо глаз. Лицо, возносящееся ликующей мукой: он верит в свое прозрение и тянется, на ощупь, по теплу луча — к солнцу и почти обретает его. Что это за лицо! Страстное, отрешенное от неярких забот, лицо летящего к солнцу, сотворящего чудо над собой и для других.

Степан Дмитриевич Нефедов из бурлацкой семьи, мордвин. Взявший псевдонимом имя своего народа — Эрьзя.

Какой нетерпеливой и ласковой силой насыщены его работы: многочисленные женские портреты — величественные и прекрасные, нежные и размышляющие… Гимн женщине — любящей, властной, все понимающей, все прощающей и бескомпромиссной.

Что ни лицо — то характер. Настроение, Мелодия. Бывают портреты-памятники. У Эрьзи — живые портреты. Лица, выходящие из дерева, полны звонкой жизненной силы. Кажется, приложи руку — почувствуешь ток крови; приблизься — услышишь дыхание; найди верное слово — и тебе отзовутся.

Его Толстой могуч и бесконечен, как природное явление.

Его Микеланджело представляется мне лучшим скульптурным изображением гениального итальянца. Какое мучительное раздумье на исполосованном морщинами лице старика, какое неукротимое желание понять смысл своего существования и всего сущего!..

Его эрьзянки и старики мордвины просты, мудры, человечны.

Эрьзя — портретист настроений. Разорвавшийся криком рот — "Ужас", непреклонное "Мужество", лукаво-неуверенный "Каприз", леденящая "Тоска", зовущая "Фантазия" и, наконец, "Спокойствие", далекое от тревог и равнодушия. А над всем возносится тонкая, стройная, очаровательная "Юность"…

Художник побеждает кистью и сердцем — вот что сказал бы я своим слушателям на прощанье.

БОГАТЫРЬ ЖИВОПИСИ

Борис Михайлович Кустодиев (1878 — 1927) — русский и советский худоШник, живописец, график, скульптор, автор театральных декораций. Учился в Академии художеств (мастерская Репина). С 1909 года академик. Тяжело болел. Член-учредитель Нового общества художников, член объединений "Мир искусства", "Союза русских художников", Ассоциации художников революционной России.

Картины Кустодиева написаны единым напряжением воли. "Как бы хотелось писать картины не красками, а единым напряжением воли!" — признавался он.

Нетерпеливая сила в словах художника, желание страстное — подарить свое творческое вдохновение. Подарив, снова испытать озарение, снова увидеть. Вера в неисчерпаемость своих видений — безгранична. Отношение к таланту, как к рабочему инструменту, верному и надежному: "…могу "заказать" голове картину…"

Впоследствии критики признают, что Борис Михайлович Кустодиев "обладает… почти "абсолютным зреньем" в области цвета".

Работает он самоотверженно, с упоением, словно по обету. По двенадцати и более часов в сутки. По пяти часов выстаивает у картины и счастлив.

Кустодиев выказывает себя мастером на все руки — градостроителем, психологом, живописцем, этнографом…

"Все знать, все изучать… все уметь рисовать". Эти со слова — почти лозунг, почти девиз, а не просто строчка из письма.

Копить знания советовал в молодости: не опоздать бы! Освободить время для творчества, чтобы увидеть самые прекрасные дали своей фантазии. Тогда рождается "отсебятина", как он говорил, свободная композиция — картина — чудо, дитя любви и интереса. По его словам, "…красота — высшее наслаждение в жизни". Чудо. Веселое и пылающее.

Увиденное, поразившее, замыслы, фантазии теснятся, преследуют его. Он видит во сне, как его полотна оживают, но фантазия бледнеет на полотне. Кисти медлительны и осторожны. А талант торопит. А ошеломляющая красота жизни, которую он воспринимает болезненно-страстно, рождает одно желание: рисовать, рисовать, рисовать! Ему хочется быть тысячеруким. Он пробует всю "технику", имеющуюся на вооружении: масло, уголь графит, акварель, сангину, цветные карандаши, резцы гравера…

Только художник милостью божьей, талантливый от природы человек мог вот так написать о базаре: "…А что у меня сегодня хорошее настроение, так это вот почему: сегодня здесь базар… да базар такой, что я как обалделый… Только стоял да смотрел, желая обладать сверхчеловеческой способностью все это запечатлеть и запомнить и передать… годами не перепишешь!" Он на базаре как в центре стремительного многокрасочного влхря, карнавала, уносящего и сплетающего воедино товары, людей, лошадей, дуги, игрушки, лапти, платки, сапоги… Все изукрашенное, новое, броское. Все светится, все радужно.

Тогдашняя жизнь его — в постижении "ума помраченья по краскам". Написал свою первую большую картину "Базар в деревне", сердитый критик назвал ее варварской деревней, но тем не менее она получила золотую медаль.

Картина была для него живым существом, он чувствовал: наступает мгновение, когда она уже сама повелевает, ведет за собой.

Не таились ли истоки "самоуправления" картины в постоянном сомнении художника? Внешне Кустодиев похож на упрямого, разбитного, хитрого мужика-удальца. Но взгляд соколиный, захватывающий. На одной из фотографий (Деньер, Невский, 19) он и вовсе человек, желающий напасть. И на автопортрете, который прославленная флорентийская галерея Уффици заказала ему, чтобы поместить в ряду самых именитых, самых достойных мастеров Европы, — он, в меховой шапке и "купеческой" пышной шубе, оглянулся вдруг на ходу, сверкнул взглядом — сердитым, будто прицеливающимся.

Внешне Кустодиев смел и удал, на самом же деле раздираем сомнениями.

В 1909 году, уже зрелым человеком (ему исполнился тридцать один год), признанным мастером, автором "Портрета семьи Поленовых", "Сирени", "Портрета семьи Шварц в усадьбе Успенское", многочисленных портретов, пишет в письме: "…Мне никогда так много не приходилось переживать острых ощущений самого неприятного свойства от своей живописи, как теперь. Такой она мне кажется ненужной, таким старьем и хламом, что я просто стыжусь за нее… Приеду и превращусь в лесного человека и в "прекрасного садовника"… пока что все-таки работаю и завтра буду работать, как колодник, привязанный к тачке". Не стал лесным человеком, потому что был влюбленным колодником.

Кустодиев очень счастлив в ту пору. Любит и любим — жизнь устремляется к гармонической завершенности. Не живет — летит! Подобные часы и дни не повторятся более, он это почти понимает.

"…Вы помните "Четыре отрады" Валерия Брюсова? — пишет он Юлии Прошинской. — Недавно я их прочитал — как все это верно! Теперь я, кажется, переживаю самое лучшее время в своей жизни…"

Юлия Прошинская — воспитанница в небогатой помещичьей семье. Как и Кустодиев, поклоняется театру. Рисует. Любит живопись — сама учится в школе Общества поощрения художеств у Я. Ф. Ционглинского. Кустодиев и Мазин (его товарищ) рисуют ее портрет. "Позировать довольно утомительно, но я терпелива…" Ей больше нравится рисунок Кустодиева — значит, художник угадал Юлию, понял. И она почувствовала, что он понял — вот такая, какой нарисовал, — ему мила. И она внимательно присматривается к молодому человеку, который говорит с таким смешным астраханским акцентом: часы, пятно…