Литература мятежного века

Чего же не приняли и против чего воюют либерал-интернационалисты восьмидесятых? Посмотрим.

Конфликты и характеры взяты писателем из реальной действительности, напряженность ситуации обусловлена жизнью. Люба Медведева (после Бриш), Иванов, Медведев, Зуев, Наталья Зуева - это живые люди, со своими слабостями и достоинствами. И каждый по-своему несчастен. Даже Люба, образ, олицетворяющий во многом "тихое" мещанство, несет в себе внутренний надлом и как будто начинает к концу романа чувствовать не свойственный ей душевный дискомфорт. А уж Медведеву, Иванову, супругам Зуевым - этим страдание отпущено полной мерой. И не только из-за драматически сложившихся обстоятельств (осуждение Медведева, инвалидность Зуева, недуги Иванова и Натальи), но и в силу их обостренного восприятия действительности и их чрезмерной душевной открытости и доброты. Белов исповедует правду, поэтому далек как от идеализации своих героев, так и от однозначного отношения к ним, хотя именно с их судьбами связан его эстетический идеал.

Особо следует сказать об образе Бриша, тонко и верно очерченный как тип складывающегося либерального демократа. Он тоже не однозначен. Внимателен к Любе, заботится о детях, отцом которых является Медведев, вежлив и обходителен. Но это внешняя оболочка, маска, под которой скрывается не просто мещанин, а типичный носитель зла, разлагающееся и разлагающее начало. Его главная цель - деньги, личное благополучие, которых стремится достичь любыми средствами, любой ценой. Вместе с тем Бриш лишен чувства родства со страной, в которой живет. Здесь он гость, а точнее ночной вор, прокравшийся в дом и ломающий то, чего нельзя унести. Он космополит по сути своей, по чувству и убеждению.

Однако не в этом основной пафос сочинения. Суть в иной плоскости - в сфере столкновений разных жизненных принципов и миропониманий, воплощенных в образах Медведева и Бриша. Тут, собственно, проявляются достоинство замысла и в то время слабость его исполнения. Романист как бы робеет перед своим внутренним цензором, недоговаривает, укрощает свободный бег пера, тем самым сковывая развитие концепции сочинения.

Все же Василий Белов сумел сказать о многом и о важном - о чем иные предпочитали отмалчиваться. Спор между Медведевым и Бришем - это конфликт противоположностей, несовместимость взглядов на прошлое и настоящее, по сути, два подхода к явлениям социальной действительности, к обществу, к личности. Вместе с тем формирование сознания, жизненный опыт, устремления героев идут в двух разных направлениях: Бриш хитер, изворотлив, жесток и бездарен. Его протагонист Медведев, напротив, талантлив, доверчив, добр, хотя еще не обладает ни способностью активного действия, ни действительным пониманием происходящих событий, а поэтому терпит поражение.

Но в этом сказался художественный инстинкт Белова - не торопить события. И все-таки мотив драматизма, пронизывающий произведение подхлестывать жизнь и, стало быть, не предрекать судьбу героя там, где еще не определилась воля народа. Действительно, у него были все основания не спешить с выводами.

И все-таки мотив драматизма, пронизывающий произведение, усугубляется пессимистическим настроением. Крепнет убеждение невозможности счастья для глубоко чувствующего и мыслящего человека. Постепенно мажорный мотив сменяется минорным - героя романа охватывает тоска и он и осознает, что выполнение высокого гражданского долга, стремление к благородной цели вступает в противоречие с прагматизмом обыденного сознания. В таких условиях довольными могут быть и являются ими лишь те, кто не задумывается над происходящим, кто не ставит перед собой вопросов, достойных человека: что есть добро и зло, правда и ложь, человеческое достоинство, трусливое прозябание и другие...

Что же там впереди? Повествование обрывается в тот момент, когда конфликт достигает апогея. Два друга, Иванов и Медведев, неистовые в отстаивании истины, вплотную придвинулись друг к другу. Что дальше: разрыв добрых отношений или полное взаимопонимание, непримиримая борьба против бришевской идеологии. Все-таки борьба. Вот заключительные строки: "Оба замерли. Они сверлили, пронизывали друг друга глазами. Их обходили, на них оглядывались, а они стояли, готовые броситься друг на друга. Это было как раз посредине моста... И Москва шумела на двух своих берегах..." "Неоконченность" сочинения как бы подчеркивает нарастание горечи, беспокойства прозаика, многое предугадавшего.

Переходные эпохи, когда рушатся прежние устои жизни, чреваты самыми неожиданными поворотами и непредсказуемыми тенденциями - в этот период на всем лежит печать некоей размытости, призрачности, незрелости. Именно перечисленные выше признаки составляют величайший недуг переходных эпох в сфере духовной культуры. Только гений - в искусстве и науке - не ждет благоприятных исторических условий, он творит согласно внутренним законам, присущим ему.

II

Национальная литература, если она таковой является, представляет собой единое целое, как воплощение мысли и слова, а ровно и высоких душевных и нравственных ценностей. Но сие, однако, не значит, что она застрахована от кризисных состояний, когда на ее палитре начинает выцветать многообразие жанров, направлений, стилей, а эстетический идеал становится мелким и сутным. В такую пору на страницы книг и журналов выливаются потоки словоблудия, преподносимого под соусом новаторства и оказывающегося на поверку обыкновенной саморекламой, граничащей с безвкусицей и пошлостью... Меж тем строго порицать подобные явления вряд ли справедливо - литература древнейшее изобретение рода человеческого и несет в себе все его добродетели и пороки. Стало быть, надо искать конкретные причины, обусловившие ее состояние на данном этапе развития.

Когда ослабевает энергия созидания и обществом овладевает неуверенность и равнодушие, искусство теряет свою высоту. Как замечено, литература портится настолько, насколько люди делаются испорченнее, т.е. невосприимчивее к поиску новых животворных идей. Знаменитый французский писатель так объяснил причины упадка итальянского искусства. "Итальянское искусство упало с высоты вовсе не потому, что, как обычно полагают, его покинуло высокое дыхание средневековья, что недостает гениальных творцов... гений всегда живет среди народа, как искра в кремне - необходимо лишь стечение обстоятельство, чтобы эта искра вспыхнула из мертвого камня, писал Стендаль, - Искусство пало потому, что нет в нем той широкой мировой концепции, которая толкала на путь творческой работы прежних художников. Детали формы и мелочи сюжета, как бы художественны они ни были, еще не составляют искусства, подобно тому, как идеи, хотя и гениальные, еще не дают писателю права на титул гения и таланта. Чтобы ими стать, надо свести круг воззрений, который захватил бы и координировал весь мир современных идей и подчинил бы их одной живой господствующей мысли. Только тогда овладевает мыслителем фанатизм идей, то есть яркая и определенная вера в свое дело, без которой ни в искусстве, ни в науке нет истинной жизни". В сущности говоря, подобное состояние искусство переживает в период всеобщего духовного упадка, равно как и кризиса социально-экономической системы. В среде деятелей культуры становится обычным явлением внутренний разлад, безверие, сопровождаемые пессимизмом и тягой к пестрому миру личных переживаний.

Мы придерживаемся того мнения, что социальная обусловленность искусства не предполагает синхронность общественного прогресса и художественного развития. В этом плане представляет интерес суждение известного французского композитора Жоржа Бизе, высказанное в одном из писем (октябрь 1866 г.) "Ваш неизбежный, неумолимый прогресс убивает искусство!.. Общества, наиболее зараженные суевериями, были великими двигателями искусства. Докажите мне, что у нас будет искусство разума, истины и точности, и я перейду в ваш лагерь, со всем вооружением и обозом... Как музыкант, я вам заявляю, что если вы уничтожите адюльтер, фанатизм, преступление, обман и сверхъестественное, невозможно будет написать ни одной ноты. Черт возьми, у искусства своя философия!"11 В этом на первый взгляд парадоксальном утверждении внимание привлекает два момента. Во-первых, композитор защищал искусство от сведения его функции к рабскому копированию реальности, а, во-вторых, он справедливо полагал, что без фантазии, опоры на непознанное, подсознательное и далеко не всегда постижимое разумом, наконец без взаимопроникновения реального и фантастического - большое искусство существовать не может. Отсюда несовпадение социального состояния общества и развития искусства.