Николай Гумилев

АА наверняка знает, что в 1903 -1905гг. у Николая Степановича никаких романов ни с кем не было, что влюбленность его отдаляла его от романов.

5.04.26., Ш. Д.23

"Он великий бродяга был", - сказала АА по поводу разговоров З. Е. Аренс о барстве Гумилева.

Осенью 1908г., когда АА была в Петербурге (АА была в Царском Селе у Валерии Сергеевны Срезневской) и послала Николаю Степановичу записку, что едет в Петербург, и чтобы он пришел на вокзал. На вокзале его не видит, звонок - его нет... Подходит поезд... Вдруг он появляется на вокзале в обществе Веры Евгеньевны и Зои Евгеньевны Аренс. Оказывается, он записки не получил, а приехал просто случайно".

И в Царском Селе Гумилев оставался одиноким. По-прежнему у него единственный советчик и покровитель - Брюсов и... предельная бескомпромиссная строгость к себе.

Из писем Брюсову: 12. 05.1908, Царское Село. " Сейчас я перечитывал "Путь конкв." (первый раз за два года), все Ваши письма (их я читаю часто) и "Р. Цветы". Нет сомненья, что сделал громадные успехи, но также нет сомнения, что это почти исключительно благодаря Вам. И я еще раз хочу Вас просить не смотреть на меня как на писателя, а только как на ученика, который до своего поэтического совершеннолетия отдал себя в Вашу полную власть. А я сам сознаю, как много мне надо еще учиться".

15.06.1908, Царское Село. "Вы были моим покровителем, а я ищу в Вас "учителя" и жду формул деятельности, которым я поверю не из каких-нибудь соображений (хотя бы и высшего порядка), а вполне инстинктивно... И мне кажется, чем решительнее, чем определеннее будут Ваши советы, тем больше пользы мне они принесут. Впрочем, делайте, что найдете нужным и удобным: уже давно я Вам сказал, что отдаю в Ваши руки развитие моего таланта, и Вы вовремя не отказались... Жду "Ром. Цветов" с Вашими пометками. На всякий случай посылаю еще экземпляр".

Гумилев просит советов у Брюсова, но сам уже констатирует довольно точную схему и манеру нового ученичества, постижения ремесла. В каждом письме - его помощь самому себе: он просит советов - он сам себе их дает.

Из писем Брюсову: 14.07.1908, Царское Село. "...Я помню Ваши предостереженья об опасности успехов и осенью думаю уехать на полгода в Абиссинию, чтобы в новой обстановке найти новые слова, которых мне так недостает. А успехи действительно Есть: до сих пор ни один из моих рассказов не был отвергнут для напечатания. "Русская мысль" взяла два мои рассказа и по моей просьбе (о ней ниже) напечатает их в августе, "Речь" взяла три и просит еще. Но я чувствую, что теоретически я уже перерос мою прозу, и чтобы отделаться от этого цикла моих мыслей, я хочу до отъезда (приблизительно в сентябре) издать книгу рассказов и затем до возвращенья не печатать ничего".

28.08.1908. Царское Село "...По- прежнему я люблю и ценю больше всего путь, указанный для искусства Вами. Но я увидел, как далеко стою я от этого пути. В самом деле, Ваше творчество отмечено всегдашней силой мысли. Вы безукоризненно точно переводите жизнь на язык символов и знаков. Я же до сих пор смотрел на мир "пьяными глазами месяца" (Ницше), я был похож на того, кто любил иероглифы не за смысл, вложенный в них, а за их начертания и перерисовывал их без всякой системы.

В моих образах нет идейного основания, они - случайные сцепления атомов, а не органические тела. Надо начинать все сначала или идти по торной дорожке Городецкого. Но на последнее я не согласен. В одном стихотвореньи Вы говорите: "есть для избранных годы молчанья..." Я думаю, что теперь они пришли и ко мне. Я еще пишу, но это не более как желание оставить после себя след, если мне суждено "одичать в зеленых тайнах". В силу того же соображенья я возвращаю Вам "Скрипку Страдивариуса" с просьбой напечатать ее в своих "Весах", когда это для них будет удобно. Книгу ("Жемчуга". - В. Л.) я решил не издавать, а мои вещи после перелома будут слишком долго незрелы, чтобы их можно было печатать.

Как видите, я написал Вам кислое письмо, но я серьезно думаю все это. От Вас зависит властью добровольно избранного maitre'а повлиять на мое решенье".

В сентябре Гумилев с очень небольшими деньгами выехал в Африку.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

28.03.1925

АА: "Первая поездка Николая Степановича в Африку шесть недель продолжалась - в Египте был".

Утром 10 сентября приехал в Одессу и тем же днем на пароходе Русского общества пароходов и торговли "Россия" отправился в Синоп. Там пробыл 4 дня в карантине. Дальше Константинополь - Пирей. В Афинах осматривал Акрополь и читал Гомера. 1 октября - в Александрии; 3-го- в Каире, 6-го - опять в Александрии. Осматривал достопримечательности, посетил Эзбекие, купался в Ниле - словом, развлекался сначала как обычный турист. Пока не кончились деньги. Поголодав изрядно и оставив мысль о путешествии в Рим, Палестину и Малую Азию, куда намеревался попасть, он занял деньги у ростовщика и тем же маршрутом, вплоть до заезда в Киев, вернулся домой...

Первое, почти туристическое, путешествие Гумилева отразилось в его ранних стихах.

Кроме того, поездка в Египет, как рассказывала Ахматова, сняла опасность самоубийства: в будущем, несмотря ни на какое подавленное душевное состояние, если таковое было, Гумилев никогда больше не возвращался к этой мысли.

Несмотря на то, что реализовать поездку так полно, как мечтал Гумилев, он не смог, тем не менее было потрясение от наконец-то увиденного, снившегося ему с детства и оказавшегося доступным, благодаря его целеустремленности. Мечта сбылась. На смену явилась жажда Африки... Вечная, никогда не утолимая жажда. И после каждой следующей поездки она все больше обострялась. Он мечтал об Африке и в период войны, когда был на фронте, и за границей, куда попал после февральской революции, и даже в 1921 году в Петрограде... Это не то, не совсем то, что обычно называют его любовью к экзотике.

У каждого творца свое измерение. У Гумилева оно трехмерно. Это - его стихи, проявление своего "я" в войне и его Африка - одно из трех составляющих мир души поэта. Так же, как он - поэт, воин, он путешественник, не только исследовавший малоизвестные земли и народы, но и непревзойденно воспевший их.

Поздней осенью, вернувшись из путешествия, Гумилев поселился в Царском, в доме Георгиевского на Бульварной улице(ныне Октябрьский бульвар), куда в его отсутствие успела переехать семья, состоявшая к тому времени из родителей, сестры, А. С. Сверчковой, с дочерью и сыном, брата, который вскоре женился и формально жил в Ораниенбауме, а фактически почти все время - в Царском...К сожалению, дом не сохранился. На этом месте построено новое здание под No 37.

Отложил издание "Жемчугов" и занялся фантастической повестью о современной жизни.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

26.11.1926

АА: "Впоследствии, вплоть до 1914 года, несколько раз возвращался к этому замыслу, но повести так и не написал".

Из писем Брюсову (от 15.12. и 19.12.1908) "...У меня намечено несколько статей, которые я хотел бы напечатать в "Весах" в течение этого года. Не взяли бы Вы также повесть листа в 4,5 печатных. Она из современной жизни, но с фантастическим элементом. Написана скорее всего в стиле "Дориана Грея", фантастический элемент в стиле Уэллса. Называется "Белый Единорог".

Кстати, нельзя ли поместить в каталоге "Скорпиона" заметку, что готовится к печати моя книга стихов под названием "Золотая магия". Это вместо "Жемчугов"..."

"Я много работаю и все больше над стихами. Стараюсь по Вашему совету отыскивать новые размеры, пользоваться аллитерацией и внутренними рифмами. Хочу, чтобы "Золотая магия" уже не была "ученической книгой", как "Ром. цветы"...

Я безумно заинтересован "Основами поэзии"".

Вернувшись в Царское, Гумилев познакомился с писателем Сергеем Абрамовичем Ауслендером и вместе с ним поехал с визитом к Вячеславу Ивановичу Иванову на знаменитую "башню". Так называли квартиру Иванова на Таврической улице, 35, расположенную на верхнем, седьмом этаже дома и выходившую на Таврический дворец и сад. Там, на знаменитых "средах", и произошла первая встреча Гумилева с Вяч. Ивановым - теоретиком символизма; встреча, о которой он мечтал давно.