Гайдар

Ни того, ни другого Орлов взять не решился. Возможно, полковник был и прав.

Идти ж с Орловым о н не мог. И тоже по-своему был прав. Сегодня, например, отряду без него пришлось бы много хуже. И будет, верно, еще немало похожих случаев, тем более что планы у него самые обширные.

Он предполагал обосноваться с отрядом сперва на Черниговщине, а затем и в брянских лесах. Установив связь с Центром, собрать побольше людей. Не сто и не двести, а партизанскую армию с настоящей разведкой, санчастью, пулеметными ротами и даже артиллерией, чтобы немцы узнали, какие силы таятся у них в тылу, чтобы мир увидел, на что способны партизаны в современной войне. Для начала же планировал захват Каневского аэродрома.

И вот немцы неожиданно внесли свой корректив.

Впрочем, так ли уж неожиданно?

Дней пять назад пропал Погорелов, тот самый хозяйственник, которого он задержал возле Озерищ. Вскоре после этого в лагере появились двое незнакомых парней. Их заметили уже возле командирской землянки. Один нес на руке аккуратно сложенную немецкую шинель на шелковой подкладке. Когда их спросили, кто такие, парни развернули шинель: с левой стороны светло-серое сукно было прострелено и даже запачкано кровью. А погоны оказались генеральскими.

Парни объяснили: генерал убит ими вместе с шофером.

«А где его документы?»

«Мы их не взяли. На что они нам? Все равно по-немецки не балакаем».

«В каком же месте вы бросили машину?»

Назвали в каком.

«Надо б проверить», - шепнул Горелову  Дороган. (Он ведал в отряде контрразведкой.)

«Да ну, видно, что свои хлопцы, - громко ответил Горелов. - Накормите их только, не забудьте».

Хлопцев покормили. Даже поднесли по стаканчику. Парни с удовольствием выпили. А потом исчезли вместе с шинелью.

Тогда он вспылил:

«Нельзя было их отпускать, пока не проверили».

«Да брось ты, Аркадий Петрович, чего нам бояться? - усмехнулся Горелов. - Нехай немец нас боится».

«Ты, Федор Дмитриевич, конечно, хороший человек, - ответил он, - но в военном деле, прости, ни черта не смыслишь».

Здесь уже рассердился Горелов. Велел Дорогану послать людей к тому месту, где подбили генеральскую машину. Никакой машины не нашли. И следов ее тоже.

И вот сегодня утром, когда все спали, со стороны лесопилки раздались два выстрела. И потом ветер донес гул автомобильных моторов.

«Тревога!»

Комиссар Ильяшенко и Дороган направились в глубь леса, в разведку. Их догнала встревоженная Маша:

- Папа, ты куда?

- Мы, Марина, - ответил комиссар, - дойдем до лесопилки и вернемся. Если задержусь, помни: что бы ни случилось, будь в Гельмязеве для связи… Поняла?

Отряд готовился к возможному бою. Он залег с трофейным пулеметом на холме на левом фланге, в специально вырытом окопчике, откуда хороший обзор и где можно было держать круговую оборону. Рядом примостился Миша Тонковид - «лейтенант в кожаной куртке», который вызвался быть вторым номером.

Со стороны лесопилки забил немецкий автомат. Затем все смолкло. И через некоторое время в напряженной тишине стал слышен гулкий топот сапог. Бежал один… Или двое…

«Не стрелять!» - приказал Горелов. Из сосен выскочил Дороган. От него узнали: немцев много. Не меньше трех сотен. Идут сюда. А комиссар Ильяшенко убит… «Бедная Маша…»

Потом меж деревьев мелькнули немецкие шинели. Начался бой. С нашей стороны стрекотали автоматы и били два пулемета: его и Кравченко. Когда гитлеровцы подымались в атаку, навстречу им летели гранаты. Немцы подтянули минометы. Мины лопались прямо над головой, но обстрел скоро прекратился: немцы очень близко подошли к партизанским окопам, и минометчики боялись ударить по своим.

Бой вошел постепенно в более спокойный ритм. Огонь с немецкой стороны становился очень плотен: гитлеровцев было по меньшей мере в четыре раза больше. При этом немцы за два с лишним часа не продвинулись вперед ни на шаг, хотя с холма он видел: отрядные девушки-санитарки кого-то перевязывали и уводили. А у Михаила Кравченко почему-то замолчал ручной пулемет.

Но партизаны держались. И продержались бы еще долго, потому что линия обороны была удобной, а боеприпасов хватало, если бы пули не взбили фонтанчики песка возле его окопа с левой стороны.

Ведя огонь со своего пригорка, он следил и про себя отмечал всякое, даже малейшее передвижение среди немцев. Но автоматчики, стрелявшие в него слева, все же подобрались незаметно, и это было признаком тревожным. Он приподнял и легко переставил пулемет на другой край окопа. И тут увидел, что стреляют по нему, охотятся за ним не один или два, а много автоматчиков, потому что кусты шевелятся в разных местах.

Видимо, неся потери и уже не рассчитывая взять лагерь в лоб, немцы задумали обходный маневр. И то болото, которое прикрывало партизан с тыла, грозило превратиться в ловушку. От бойца к бойцу передали приказ Горелову: «Отступать по одному к переправе» - переброшенной через топь сосне.

Отступление началось. Партизанская цепь постепенно редела. И главным сейчас было сколько можно задержать немцев, пока все товарищи покинут лагерь. И он, еще круче развернув пулемет, ударил очередь за очередью по тем автоматчикам, которым удалось подобраться к холму ближе всего. Началась дуэль.

По нему били из-за дубов, сосен, из-за старых, трухлявых пней. Пули жужжали над головой или рыли песок у самого края окопа. Ни одна его еще не задела. Раза два рвались гранаты, но гитлеровцы бросали их лежа, и они не долетали. О н отвечал, поводя, перенося, почти перебрасывая пулемет, мгновенно отвечая на новую вспышку огня непременно короткими очередями. И не иначе как прицелившись.

Все чаще после его очередей, в мимолетных паузах, из кустов доносился испуганный крик или тяжелый стон. А он бил, менял ленту и стрелял снова, держа в поле зрения все пространство перед бугром и радуясь, что немцы, сдерживаемые его огнем, дальше покамест не пошли. И если гитлеровцы вздумают все же осуществить обход, им придется углубиться в лес и сделать немалый крюк, требующий времени, которое любой ценой ему нужно выиграть, чтобы дать товарищам возможность отойти.

В самый разгар поединка за ними приполз лейтенант Вася Скрыпник.

«Горелов, - сказал Вася, - велел брать пулемет и отходить».

Он только махнул Васе рукой, чтобы тот поскорей отсюда убирался, пока не убило, и крикнул Тонковиду, который чего-то замешкался: «Готовь ленты!», потому что немцы, использовав паузу, сделали перебежку, и стал бить, экономя патроны, еще более короткими очередями.

И когда он уже забыл про Васю Скрыпника, тот под жестоким огнем появился у холма снова.

«Аркадий Петрович, - волнуясь, но громко прокричал Скрыпник, - вас и Тонковида вызывает Горелов! Сердится он очень…»

Он обернулся и посмотрел на бедного Васю злыми глазами:

«Уходи отсюда и не мешай…»

А Тонковид добавил: «Когда можно будет, сами уйдем».

В ту минуту они с Тонковидом уйти не могли. Он держал своим пулеметом сотни полторы, не меньше. И выпрыгни они с Мишей из окопа, немцы как саранча ринулись бы на пригорок, а там и в самый лагерь, где еще оставались люди. Они с Тонковидом не очень-то представляли, как выберутся отсюда. Да и выберутся ли вообще, но уходить сейчас, сию минуту, было ни в коем случае нельзя. И они с Мишей убедились в этом очень скоро.

Пошел на перекос патрон, и пулемет умолк. Ему бы эту ленту осторожно вынуть. А он, обдирая ладонь и пальцы, ленту рванул - и все. Гитлеровская машинка замолчала.

То без конца стрельба, он по ним, они по нему, то тихо… Немцы, видимо, заметили, что его пулемет молчит, и тоже перестали стрелять, желая удостовериться. Удостоверились и поднялись.

Вышло их столько, что зарябило в глазах. И, строча на ходу из автоматов, двинулись к бугру. А он, не снимая рук с горячего ствола пулемета, тяжело дыша, словно от бега, смотрел прямо перед собой, ожидая, как в детстве во время драки, чтобы противник подошел на взмах руки.

У него еще не было никакого плана. Но он знал: через мгновенье-другое решение придет. И ждал.