Дневник. Том 2

337

Среда, 9 апреля.

Сегодня меня навестил Доде. Мы одни. Четыре или пять ча

сов длится наша беседа, беспорядочная беседа, с излияниями

чувств, откровенностями, воспоминаниями, прерываемая мину

тами задумчивости.

Он приводит мне такую подробность, касающуюся литера

турной симпатии, питаемой ко мне его женой. Произведя на

свет Зезе *, вся разбитая после тяжелых родов, она попросила

его почитать ей немного «Госпожу Жервезе». И он признался

мне, что эта нежная ее любовь к моим писаниям возбудила

некоторую ревность у отца и матери его жены.

Потом он стал говорить о будущем своем романе против Ака

демии, план которого он, к моему большому сожалению, пере

делал; роман называется теперь уже не «Бессмертный» *, он

превратился в «трехэтажную махину» и получил наименова

ние — «Развод в великосветском обществе». Причина этого,

по-моему, заключается в том, что, озабоченный успешной про

дажей, Доде хочет втиснуть в книжку множество мелких тем,

тогда как она нуждается лишь в единой главной теме. <...>

Суббота, 12 апреля.

Быть может, артистичность в литературе является залогом

будущего успеха, на который не рассчитывали Золя и Доде, —

залогом успеха, в наши годы подготовленного художественным

воспитанием мужчин и женщин при помощи лекций, посеще

ния музеев, широкого обучения пластическим искусствам, — сло

вом, путем создания поколений, еще больше нашего влюблен

ных в искусство и ищущих его в книгах.

Пасхальное воскресенье.

Весь день провел за чтением переписки Стендаля. Его душа

кажется мне такой же черствой, как его проза.

Уход от литературы представляется мне выходом в отстав

ку, что всегда влечет за собой скуку, приближение к спокойной

неподвижности смерти.

Пятница, 18 апреля.

В книжной лавке Шарпантье у всех на устах улыбка, воз

вещающая об успехе. Из восьми тысяч экземпляров первого

тиража шесть тысяч проданы.

338

Ла Беродьер, у которого я спрашивал фамилию одной семьи

в Бретани, сохранившей переписку Адриенны Лекуврер, ска

зал: «Ах, какое множество любопытных исторических доку

ментов утеряно в наши дни!.. Вот, например, был у меня род

ственник, владелец замка в Пикардии, — его любила танцов

щица Камарго, и в этом замке была комната, называвшаяся

еще недавно, в последние годы, комнатой Камарго. И Камарго

вела с моим родичем переписку. Ну так вот, лет двадцать тому

назад эту переписку сожгли... А если, по величайшей случай

ности, она уцелела бы до сей поры, знаете, где бы она оказа

лась? У де Фаллу!»

Вечером — на возобновленном спектакле «Антони» *. Грече

ские трагедии кажутся мне более гуманными, более современ

ными, чем эта пьеса, написанная в 1830 году.

Суббота, 19 апреля.

Разумеется, я не написал бы этого предисловия к «Шери» *,

если бы у меня не было брата. Сам я сейчас почти получил при

знание, и книги мои раскупаются. Да, я удовлетворяю двум

условиям успеха в нынешнем понимании этого слова. Это бес

спорно, но я должен был выразить громкий протест, горько и

скорбно посетовать на несправедливость, которая преследовала

моего бедного брата до самой его смерти, несмотря на то, что

его доля в нашей работе равна моей.

В сущности, во всех этих гневных воплях по поводу моего

предисловия меня удивляет одно: умственная ограниченность

журналистов и репортеров, которые всякий день поднимают на

смех мещан, лишенных художественного чутья. Я говорю, на

пример, о японском искусстве, а они видят под стеклом витрины

лишь несколько смешных безделушек, о которых им сказали,

что они отличаются самым дурным вкусом и полным отсутст

вием рисунка. Жалкие люди! Они не заметили, что в наши дни

весь импрессионизм — отказ от черноты и т. д. и т. д. — порож

ден созерцанием японских рисунков и подражает их светлым

тонам. Не в большей степени замечено ими и то, что мысль

западного художника, при росписи тарелки или чего бы то ни

было, способна найти и создать только узор, помещенный по

средине вещи, — цельный рисунок или же составленный из двух,

трех, четырех, пяти декоративных деталей, всегда расположен

ных попарно и симметрично, и что подражание в современной

керамике рисунку, сдвинутому на одну сторону предмета, ри

сунку несимметричному, означает измену культу греческого ис

кусства, по крайней мере, в орнаментации.

22*

339

Наконец, вот есть у меня железная пуговица, которую япо

нец пришивает к поясу, чтобы пристегнуть к ней кисет с таба

ком, — пуговица, где под лапой отсутствующего на ней журавля,

летящего за пределами покрытого чернью медальона, виднеется

отражение этого самого журавля в реке, освещенной лучами

луны. Не думается ли вам, что народ, у которого рабочий обла

дает подобным воображением, — что народ этот можно реко

мендовать как учителя другим народам?

И когда я говорил, что японское искусство начинает рево

люционизировать зрительный вкус западных народов, я утверж

дал этим, что японское искусство дарит Западу новый колорит,

новую систему декорирования, наконец, если угодно, поэтиче

скую фантазию, участвующую в созидании предмета искусства,

какой никогда не отыскать даже в самых чудесных украшениях

средних веков и Возрождения.

У Марпона, на углу проезда Оперы, экземпляры «Шери» в

пачках, экземпляры «Шери» на видном месте, экземпляры «Ше-

ри» везде, а рядом с ними книги: «Актриса Фостен», «Жермини

Ласерте», «Сестра Филомена», «Мария-Антуанетта», «Госпожа

де Помпадур» и пр. — настоящее половодье книг с моим именем,

бросающимся в глаза всем прохожим па Итальянском бульваре.

Вторник, 22 апреля.

Все богатство красок для нашего прикладного искусства

мы должны заимствовать у природы. Сегодня мой взор был

привлечен гармонией распустившегося этой ночью в моем саду

анютиного глазка: лилового трилистника на двух ярко-желтых

лепестках. Глядя на этот анютин глазок, я вспомнил, что видел

такое лиловое пятно и ярко-желтый фон на японской вышивке.

Понедельник, 28 апреля.

Обнаруживаю в «Жюстис» письмо Шанфлери, направлен

ное против меня и моего брата и являющееся самым редким

и дурацким образчиком зависти. Он пишет Дювалю из «Эвен-

ман», писателю, пойманному один или два раза на плагиате, —

пишет в связи со статьей, в которой тот разбивает в пух и прах

«Шери», чтобы поздравить его и, питая корыстный интерес к

его будущему, заявить, что после такой статьи можно «еще мно

гого ожидать от журналистики». Право, статью эту стоит сохра

нить, вот она:

«Я редко интересуюсь произведениями моих собратьев, но

340

я чувствовал порой искушение сбить спесь с этих литературных

хлыщей, которых зовут Гонкурами, будь их двое или один. Это

хладнокровные животные, ничего не чувствующие и ничему не

сочувствующие... Их описания — совершенно в духе какого-

либо стряпчего, притязающего на хороший стиль... Роялисты

в истории, что мешает им ясно видеть, искусные состави

тели ежегодников, никогда не слывшие открывателями широ

ких умственных горизонтов, ученики, вернее, лакеи Гаварни,

чересчур увлекавшегося остротами в ущерб своему карандашу

и шиком, ныне вызывающим уже насмешки, любимцы прин

цессы Матильды, приказавшей распахнуть для них двери Фран

цузской Комедии, — они остались дилетантами в области лите

ратуры точно так же, как и в области гравюры, нахватавшись