Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Как мы видели ранее, указывая на то, что с политической и классовой точек зрения войны могут быть разными, Ленин не видел в «защите отечества» ничего иного, кроме оправдания войны. Он писал, что «обобщать это, делать “общим принципом” смешно, верх ненаучности». [979] Однако страстные, почти непримиримые споры о Брестском мире показали, что в изменившейся исторической ситуации проблема патриотизма сильно усложнилась. [980] Ленин даже в пылу спора точно определил сущностный момент изменения функции патриотизма. Он писал, что во время войны марксизм в противовес царско-помещичьему патриотизму стоял на почве «антипатриотической» идеологии и политики, однако после Октябрьской революции понятие «отечество» получило новый смысл, свет на который был пролит именно в ходе дискуссии о Брестском мире. В эпиграфе к статье в защиту «Тильзитского мира», опубликованной в «Известиях» 12 марта 1918 г., Ленин в противовес упомянутым выше односторонним толкованиям его политики процитировал строки Н. А. Некрасова «Ты и убогая, ты и обильная, Ты и могучая, ты и бессильная — Матушка-Русь». [981] Однако с 25 октября это отечество «изменилось», и из этого вытекало, что новому, советскому понятию «отечество», имеющему территориально-социально-культурную основу, больше не нужно никакое националистическое, этническое или религиозное содержание. Белогвардейская идеология, «единая и неделимая Россия» ушли в могилу вместе с империей и старыми правящими классами. Однако из-за «временной задержки» мировой революции новое понятие отечества и защиты отечества, вместо этническо-национального содержания, получило, с одной стороны, еще не определимое точно территориальное содержание, то есть относилось к тем территориям, на которых победила советская власть, что на многонациональных землях неизбежно имело антирасистские идеологические последствия. С другой стороны, это новое понятие впитало в себя социальное и всемирное содержание, и это отчасти указывало и на временный характер нового политического устройства, ведь долгое время страна даже не имела официального наименования, к тому же в то время не были ясны и ее размеры, протяженность. Ленин так сформулировал сущность этого поворота: «Мы оборонцы с 25 октября 1917 г. Мы за “защиту отечества”, но та отечественная война, к которой мы идем, является войной за социалистическое отечество, за социализм, как отечество, за Советскую республику, как отряд всемирной армии социализма. “Ненависть к немцу, бей немца” — таков был и остался лозунг обычного, т. е. буржуазного, патриотизма. А мы скажем: “Ненависть к империалистическим хищникам, ненависть к капитализму, смерть капитализму” и вместе с тем: “Учись у немца. Оставайся верен братскому союзу с немецкими рабочими”». [982]

Другой аспект проблематики патриотизма отражал отношение власти к интеллигенции, мелкобуржуазным, средним и крестьянским слоям населения и, наоборот, их отношение к Советской России. С лета 1918 г. расширявшаяся иностранная интервенция вызвала «положительные сдвиги» в настроении упомянутых слоев, состояние их национально-патриотических чувств переменилось в лучшую для советской власти сторону, что имело необыкновенно важное значение, даже несмотря на недовольство военным коммунизмом, сопровождавшимся «опустошением амбаров». Позже, весной 1919 г., на VIII съезде партии Ленин особо остановился на этом вопросе, указав на то, что чувство патриотизма имеет глубокие корни и связано «с экономическими условиями жизни именно мелких собственников». Подводя итоги периода Брестского мира, Ленин подчеркнул перелом, наступивший в отношениях между большевистской партией и «средними слоями», так как поначалу эти слои повернули против большевиков из-за территориальных уступок, однако в новой ситуации, когда развернулось наступление интервентов, миллионы людей, движимые патриотизмом, встали на сторону советской власти. [983] В этом социологическом смысле Ленин понимал «патриотизм» как эмоционально-идеологическое выражение интересов «срединных» социальных групп. Не случайно, что Ленин обратил внимание руководителей Венгерской Советской Республики именно на политическое значение этих слоев, так как в случае необходимости защиты отечества они являются особо подходящими союзниками, а в Венгрии, которой грозят территориальные потери и в которой находятся иностранные войска, они неизбежно рассматривают события с «позиции оборончества». «У нас, — говорил Ленин на заседании пленума Московского совета, — затруднительность положения была в том, что нам приходилось рождать Советскую власть против патриотизма». Мелкая буржуазия в конечном итоге всегда поддерживает тех, у кого чувствует силу, с кем надеется защитить свои «национальные интересы». [984] Интересно, что, в отличие от периода польско-советской войны, тогда Ленин еще очень ясно понимал, что национализм «средних слоев» малых народов, как мы подчеркивали выше, может отдалить их от революции. Необходимость выбора между национализмом и революцией, возникшая после военного поражения, толкнул многих в сторону пропитанного духом реванша национализма, а в победивших странах крупные массы рабочих выбрали патриотизм, поддавшись гипнозу «национальных побед», достигнутых правящими классами.

Третий «слой» патриотизма, позже вскрытый и проанализированный Лениным, коренился в введении новой экономической политики, НЭПа, в опытах привлечения иностранных капиталов, в знаменитой политике концессий (о которых пойдет речь в следующей главе). В декабре 1920 г. в заключительном слове по докладу о концессиях на VIII съезде Советов Ленин говорил о том, что протест против политики концессий, наблюдавшийся в провинции, является выражением отнюдь не «нездоровых настроений», а здоровых патриотических чувств. В данном случае он ссылался на тот «крестьянский патриотизм», «без которого мы три года не продержались бы», во имя которого крестьяне «три года будут голодать, но не пустят иностранных капиталистов» и который Ленин назвал «лучшим революционным патриотизмом». Социально и политически конкретизировав эту форму патриотизма как чувство «среднего беспартийного крестьянина», он отделил ее от эмоционального мира зажиточных крестьян, «кулаков», которые по своей классовой природе не будут годами голодать, чтобы не пустить иностранных капиталистов, «от которых кулак кое-что приобретет». [985] Эти социально обусловленные формы, этот изменявшийся в зависимости от конкретной ситуации облик патриотизма составлял неотъемлемую часть союзнической политики большевистской партии (<смычки, т. е. «союза рабочих и крестьян» и отношения к интеллигенции). Политические выступления Ленина и его практические шаги тоже указывали на то, что он старался отыскать все более сложные «связующие звенья» и противоречия между мировой и русской революцией.

Сущность его теоретических взглядов на патриотизм, выражавших скрывавшееся за компромиссами конкретное соотношение политических и классовых сил, можно выразить в том, что он не намеревался рисковать уже завоеванными позициями революции ради такого революционного наступления в Европе (или Азии), которое имело бы мало шансов на успех. Критикуя Бухарина, не желавшего пойти на компромисс с империализмом, Ленин бичевал именно абстрактное, отвлеченное от конкретного соотношения сил представление о мировой революции. Ленин не собирался превращать в догматический или принципиальный вопрос то, что считал важнейшим с точки зрения интересов революции, и с самого начала был готов покупать продовольствие у любой враждебной страны, не считая это «капитуляцией перед империализмом», как утверждалось в типично левацких интеллигентских оценках этого вопроса. [986]