Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

С этой точки зрения очень интересно, что за несколько дней до Октябрьской революции Ленин вернулся к этому вопросу. В статье «К пересмотру партийной программы», которая была опубликована в октябре 1917 г., он, откликнувшись на партийную дискуссию об империализме и кризисе капитализма, помимо прочего, снова указал на переплетение всемирного развития капиталистической системы и революции. Ленин предположил, что капиталистической системе имманентно присущ потенциально перманентный кризис, проявляющийся в том или ином географическом регионе мира, поскольку можно найти органическую связь, коренное противоречие между техническим прогрессом и относительным сокращением потребности в рабочей силе; по его мнению, кризис перепроизводства был связан с тем обстоятельством, что условия накопления пришли в столкновение с условиями реализации и т. д. Однако, наряду с «очевидными» характеристиками кризиса системы, Ленин подчеркнул, что современный капитализм не может быть определен только как анархический (хотя эта характерная черта принадлежит к сути кризиса и капиталистической системы). Как раз наоборот, «товары производятся… трестами не анархически, а по учету», и хотя в то время роль трестов в преодолении кризисов еще не сказалась в полную силу (что отразилось и в позиции Ленина), проблема все же была поставлена: всякий трест, «всякое акционерное общество с участием капиталистов разных стран есть “международно-организованный союз капиталистов”». Акцент здесь делается на понятии организованности как на новой своеобразной черте эпохи империализма, на «разделе мира экономическом между интернациональными трестами, разделе ими стран по договору, как областей сбыта». [965]

Однако — и в этом и состоит проблема — международная организованность капитала не может быть разрушена, побеждена национальным путем, посредством национальных рабочих движений, это было общее прозрение Маркса и Ленина. Результаты «национального решения» проблемы Ленин в 1922 г. не раз видел в итальянском фашизме. Следовательно, он никогда не отказывался от предположения, что революция будет иметь международный характер, собственно говоря, мировая война лишь в этом смысле могла означать для него начало мировой революции. В 1914 г. Ленин обвинил II Интернационал в националистическом «предательстве» — помимо прочего и потому, что в интересах поддержки войны он отказался от интернационализма. В конечном итоге это и открыло путь к предотвращению пролетарской революции и относительной стабилизации капитализма. Конечно, в 1917 г. Ленин (как и левые интернационалисты всей Европы) еще не подозревал об этом конечном результате и был уверен в том, что на практике возможна единственная альтернатива: военное варварство или социализм. Обобщая свое мнение о содержании войны, [966] Ленин ожидал освобождения от варварства именно от неизбежного международного распространения революции. И с октября 1917 г. революция с ее неоднородным развитием во времени и пространстве завоевала значительную часть Европы, прежде всего Среднюю Европу, которая была «срединной» (см. Енё Сюч) и в том смысле, что установила связь между русской революцией и западноевропейскими событиями. [967] Таким образом, Россия как «слабейшее звено капитализма» осталась «искрой» неудавшейся мировой революции, но мировая революция — теоретически, философски и политически — стала органической частью марксизма. Это и понятно, если учесть, что Ленин и революционные левые были не единственными, кто осознал потенциальные возможности мировой революции, ведь даже принадлежавший к буржуазному лагерю британец Дж. М. Кейнс, который позже стал идеологом государства всеобщего благоденствия, в своей известной книге «Экономические последствия мира» (“Economic Consequences of the Peace”), опубликованной в 1919 г., считал большевизм вызовом мирового масштаба, брошенным капиталистической системе.

Конечно, можно спорить о том, достаточно ли была обоснована концепция мировой революции теоретически, экономически и с точки зрения международного движения, но несомненно, что после Февральской революции неоднократно оспоренный тезис Ленина о «превращении империалистической мировой войны в гражданскую войну» стал доказанным элементом его позиции и позволил ему поставить развертывание русской революции в связь с возможностью революции в Германии в качестве естественного исторического результата европейского развития. Эти мысли Ленин повторил при возвращении на родину в «Прощальном письме к швейцарским рабочим»: «Объективные условия империалистской войны служат порукой в том, что революция не ограничится первым этапом русской революции, что революция не ограничится Россией. Немецкий пролетариат есть вернейший, надежнейший союзник русской и всемирной пролетарской революции. Когда наша партия выставила в ноябре 1914 года лозунг: “превращение империалистской войны в гражданскую войну угнетенных против угнетателей за социализм”, - этот лозунг был встречен враждой и злобными насмешками социал-патриотов, недоверчиво-скептическим, бесхарактерно-выжидательным молчанием социал-демократов “центра”… Теперь, после марта 1917 года, только слепой может нс видеть, что этот лозунг верен. Превращение империалистской войны в войну гражданскую становится фактом. Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!» [968]

После октября 1917 г. Ленин с еще большей уверенностью придерживался этой точки зрения, причем с такой педантичностью, что даже нс принял приглашение на «традиционную» социалистическую конференцию, потому что на нее не пригласили представителей всех направлений, и не желал принимать участия в совещаниях различных направлений европейского рабочего движения, разделенных по воюющим группировкам. [969] Как уже было показано в одной из предыдущих глав, цель Ленина была ясна: организационно объединить преданные делу революции социал-демократические и иные революционные силы всей Европы.

Позже Ленин начал писать о «запаздывании» революции на Западе как о таком явлении, которое можно и нужно ускорить, но нельзя вызвать искусственно. В эту стратегию укладывалось создание Коммунистического Интернационала. По мнению Ленина, Коминтерн был «штабом мировой революции», однако Москва нс была Римом и лишь временно стала организационным центром мировой коммунистической партии, «естественным» центром оставался Берлин. Эта решимость отразилась на учредительном конгрессе Коминтерна, а позже на II конгрессе с его 21 условием вступления в Коминтерн, которые составляли «военные», «дисциплинарные» основы «мировой партии». Суть дела состояла нс в сектантской мелочности, как часто подчеркивается в исторической литературе, а в том, что сами коммунистические партии происходили из двух направлений, по формулировке Э. Хобсбаума, — «от брака между Октябрьской революцией и национальных левых». Тех, кто ориентировался на Москву, менее интересовала роль местных особенностей. Горизонт национальных левых определялся восточноевропейскими горами и равнинами. Правда, исследователи обычно видят классические симптомы сектантства в строгих условиях приема в Коминтерн, и строгая, почти военная централизация действительно содержала в себе опасность сектантства, особенно если вступавшая в Коминтерн партия работала в условиях нелегальности. Все же суть состояла в том, что организационно Коминтерн был «сколочен». Конечно, организационная иерархичность, военная организация, характерные для коммунистической партии того времени, соответствовали ее политической линии, направленной на «мировую революцию». [970] В действительности «ленинские условия» станут воплощением настоящего сектантства позже, в изменившихся исторических условиях, однако это уже будет другая эпоха… Таким образом, идея мировой революции и «преувеличение» значения процессов ее осуществления были органической частью самой революции. Без этого сознания, без этой веры невозможна история Октябрьской революции и всего европейского революционного движения. Эта вера, ожидание мировой революции охватила в России широкие революционные массы, чего нельзя сказать о рабочем классе Западной Европы. Наивная вера в мировую революцию жила в сознании простых крестьян-коммунистов даже в 1930-е гг., как это запечатлел для потомков М. А. Шолохов в образе колхозного партсекретаря Нагульнова. Но можно вспомнить и политическое самоопределение значительных групп западной интеллигенции того времени. Мировая революция была для них той идеей, которая привлекла под знамена коммунизма (и СССР) целое поколение, о чем, применительно к собственной биографии, так хорошо пишет Э. Хобсбаум. [971]