Сборник статей, воспоминаний, писем

- - -

   Если уже в Гаеве Качалов проявлял горьковское отношение к жизни, то истинно горьковским актером он вновь предстал 10 октября 1935 года, когда в первый раз был показан спектакль "Враги", в котором Качалов играл Захара Бардина.

   В истории Художественного театра эта премьера -- громадное событие его творческой жизни, новое слово в русском сценическом искусстве.

   Е. И. Немирович-Данченко, который вместе с M. H. Кедровым работал над постановкой "Врагов", обратился к Алексею Максимовичу Горькому с письмом, в котором мы находим следующие замечательные строки: "Должен признаться Вам, что с работой над "Врагами" я по-новому увидал Вас как драматурга. Вы берете кусок эпохи в крепчайшей политической установке и раскрываете это не цепью внешних событий, а через характерную группу художественных портретов, расставленных как в умной шахматной композиции. Сказал бы даже -- мудрой композиции. Мудрость заключается в том, что самая острая политическая тенденция в изображаемых столкновениях характеров становится не только художественно убедительной, но и жизненно объективной, непреоборимой. Вместе с тем Ваша пьеса дает материал и ставит требования особого стиля -- если можно так выразиться -- стиля высокого реализма. Реализма яркой простоты, большей правды, крупных характерных черт, великолепного, строгого языка и идеи, насыщенной пафосом... И вот "Враги" я считаю лучшим современным драматическим спектаклем и одним из лучших в истории Художественного театра" {Вл. И. Немирович-Данченко. Статьи, речи, беседы, письма. "Искусство" М., 1952, стр. 140.}.

   В статье "Зерно спектакля" Вл. И. Немирович-Данченко характеризует идейную сущность ("зерно") "Врагов": "Зерно крепко, четко уже в самом названии пьесы. С одной стороны,-- рабочий класс; с другой стороны, -- помещики, фабриканты, эксплуататоры. Направо -- злейшие из них, Михаил Скроботов, его компаньон Бардин с женой, генерал, ротмистр, офицер и т. д. Налево -- рабочие, среди которых Синцов. Каждая фигура очерчена жизненно, оригинально и сценично. Каждая фигура дает актерам материал для мастерства, для фантазии, для создания интересных образов. Но все участвующие в спектакле должны быть охвачены сильнейшим чувством враждебности двух лагерей" {Вл. И. Немирович-Данченко. Статьи, речи, беседы, письма, стр. 159.}.

   Если ко всему этому добавить высказывания Вл. И. Немировича-Данченко о новом, синтетическом восприятии образа, в котором ярко сливаются чувствования классовые, жизненные и театральные,-- то перед нами будет целая программа работы Художественного театра на новом этапе его жизни. "Враги" оказались той постановкой, в которой с исключительной полнотой был осуществлен принцип партийности в искусстве.

   В спектакле "Враги" были заняты лучшие артисты среднего и старшего поколений Художественного театра, и первыми в списке действующих лиц стояли В. И. Качалов и О. Л. Книппер-Чехова, игравшие чету Бардиных -- Захара и Полину. Вл. И. Немирович-Данченко так характеризовал Захара Бардина: "Тип расхлябанного интеллигента из помещиков-фабрикантов, воображающий из самовлюбленности, что он может найти мир с рабочим классом путем каких-то индивидуальных бесед и рассуждений. Но за всеми его попытками уговорить, найти мир путем соглашения непрерывно светится в самой основе его отношения к рабочим -- та же враждебность" {Там же, стр. 160.}.

   С таким толкованием образа Бардина совпадало и понимание этой роли Качаловым. Он говорил: "...я отчетливо ощутил необходимость показать, как сочетаются в нем показной гуманизм с заботой о собственной шкуре, разговоры о культуре со стремлением к наживе, боязнью всего, что могло бы помешать собственному благополучию... Это вовсе не обособленное существо, это рупор своего класса".

   Играть Бардина как рупор его класса было основной задачей Качалова. Он работал тем же методом "живых моделей", который ему помог создать блистательный образ Барона в "На дне". Он наделил Захара Бардина характерными чертами, которые, как он говорил, ему "удалось наблюдать у либеральных помещиков, у кадетов". Созданный таким путем реальный образ он и стремился довести "до пределов сатиры".

   В связи с исполнением Качаловым роли Захара Бардина следует вспомнить статью В. И. Ленина "Памяти графа Гейдена", напечатанную в 1907 году в сборнике "Голос жизни".

   В. И. Ленин в своей статье так характеризовал Гейдена: "Образованный контрреволюционный помещик умел тонко и хитро защищать интересы своего класса, искусно прикрывал флером благородных слов и внешнего джентльменства корыстные стремления и хищные аппетиты крепостников, настаивал (перед Столыпиными) на ограждении этих интересов наиболее цивилизованным" формами классового господства. Все свое "образование" Гейден и ему подобные принесли на алтарь служения помещичьим интересам" {В. И. Ленин. Соч., т. 13, стр. 39--40.}.

   Таким волком в овечьей шкуре выглядел у Качалова и Захар Бардин.

   По пьесе Захару 45 лет, но Качалов делал его значительно старше. Он придал ему какой-то особо слащавый облик. Лысый, в очках, с расчесанной надвое бородой, в летнем фланелевом костюме "в полоску" Бардин был необычайно благообразен. От него веяло тем комфортом, которым было пропитано все его существование.

   Начиная с первого появления Бардина и до последних, заключительных сцен, Качалоd играл в мягкой и, казалось бы, благодушной манере. Он "рассуждал", украшая свою речь всеми завитками и прикрасами либерального болтуна, с удовольствием слушающего самого себя. Вот Бардин говорит: "Мы же европейцы, мы -- культурные люди!", и эти слова -- "европейцы", "культурные люди" -- в устах Качалова были полны медоточивого самоупоения. Бардин как бы сам признается: "Хочется быть справедливым... Крестьяне мягче, добродушнее рабочих... с ними я живу прекрасно!.. Среди рабочих есть очень любопытные фигуры, но в массе -- я соглашаюсь -- они очень распущенны..." Когда Бардин -- Качалов произносил на сцене подобные сентенции, его голос журчал, как ручей, и каждую фразу он смаковал, как лакомую еду. Создавая такую маску либерала, Качалов нет-нет да и показывал звериный оскал, неприкрытый страх перед рабочими, желание во что бы то ни стало спасти свою шкуру.

   По ходу действия Бардин соприкасается с различными представителями обоих лагерей -- пролетарского и буржуазного. Вот он беседует со своей женой Полиной (которую Немирович-Данченко характеризовал следующими словами: "Его жена -- ...якобы проливающая слезы о том, что когда закроют фабрику, безработные останутся голодными, -- в самой основе своей глубоко враждебна рабочему классу"),-- и сколько маниловских оттенков появляется в разговоре супругов Бардиных. Качалов и Книппер-Чехова вели эти беседы с тонкой, едва уловимой усмешкой, нигде не выходя за пределы создаваемых ими образов. В разговорах с рабочими Бардин--Качалов пытается быть добреньким-добреньким наставником. А когда ему приходится соприкасаться с бравыми представителями полицейской власти -- какой страх появляется в его глазах! Все эти переходы у Качалова были сделаны так убедительно и логично, что зритель чувствовал истинную суть трусливого, блудливого на словах и жестокого на деле либерала. Каким злым огоньком вспыхивал порой взгляд Бардина--Качалова, и как быстро этот огонек злобы вновь скрывался за той же улыбкой умиления, которую Бардин выдавливал на своем обрюзгшем лице.

   У Горького есть ремарка, относящаяся к самому концу пьесы. Идет допрос арестованных рабочих. В дверях стоят дамы бардинского дома -- Клеопатра и Полина; сзади них -- Татьяна и Надя. Горький пишет: "Через их плечи недовольно смотрит Захар". Мимическая игра Качалова в этот момент выражала не только недовольство, но и злорадство, страх и удовлетворение. Его лицемерие достигало тут своей высшей точки, это был истинный Тартюф русского либерализма.