Меняю курс

Увидев, что Арто безуспешно пытается руками остановить кровотечение, я передал ему жгут (мы брали их на всякий случай), которым он перетянул себе ногу.

Возвратившись на аэродром, я подрулил к санитарной машине и крикнул, что у меня есть раненый. Тут же подбежали четыре санитара и, несмотря на мои протесты, без лишних разговоров вытащили меня из самолета, пытаясь отнести в свой фургон. На мои объяснения, что раненый остался в самолете, а я цел и невредим, они не обращали ни малейшего внимания. В конце концов, поняв, в чем дело, они отпустили меня и вернулись к самолету за бедным Арто, который находился в обморочном состоянии. Ошибка, допущенная санитарами, легко объяснима. Тем, кто знаком с самолетом «Бреге», известно, что во время полета между сиденьями пилота и наблюдателя, которые расположены друг за другом, возникает сильный воздушный поток, который относит к месту пилота все, что не закреплено и находится сзади него. Когда в Арто попала пуля, его кровь покрыла меня с головы до ног, и, естественно, санитары подумали, что ранен я. Самое любопытное в этой истории - быстрота смены событий. Менее чем за два часа Арто, насильно оторванный от своего стола в Управлении безопасности, очутился в госпитале Карабанчеля, превратившись в героического защитника республики.

В первые недели войны наша авиация нанесла врагу довольно значительный урон, позже это признавали и сами франкисты.

Расскажу лишь о некоторых боевых операциях военно-воздушных сил, чтобы дать представление о нашей борьбе.

Небольшому республиканскому отряду, расположенному в деревне Навальморал, было поручено остановить продвижение противника, наступавшего на Мадрид. Его командир прислал в Хетафе телеграмму, в которой сообщал, что в их направлении движется большая моторизованная колонна противника. В это время на аэродроме находилась готовая к вылету эскадрилья «Бреге-19». Вместе с нею я немедленно отправился к Навальморал. В трех километрах от деревни мы обнаружили колонну врага, состоявшую примерно из 50 грузовиков. Фашистские войска развернулись, чтобы начать атаку. Поскольку их не прикрывала ни авиация, ни артиллерия, мы спокойно приступили к бомбардировке. Фашисты, нарушив строй, попытались укрыться за многочисленными в этом районе скалами. При втором нашем заходе часть грузовиков повернула назад, в сторону Авилы. Когда самолеты сбросили [350] бомбы в третий раз, на земле царила паника: грузовики мчались к Авила, даже не подумав забрать своих. Многие солдаты, пытаясь вскарабкаться на ходу в машины, бросали оружие. Я сбросил для командира наших войск в Навальморал вымпел, в котором сообщал о беспорядочном отходе врага и советовал выступить со своими людьми, ибо имелась возможность захватить большое количество пленных и оружия.

Преследуя фашистов, мы обстреливали их из пулеметов и вывели из строя несколько грузовиков. Мне кажется, нам удалось нанести противнику большой урон. Когда мы вернулись в Навальморал, фашистов там уже не было. Я разглядел около деревни небольшую группу наших бойцов, подбиравших брошенные фашистами винтовки. Через несколько дней командир из Навальморал вновь попросил нас срочно прислать помощь. Но в тот день на аэродроме не было готовой к вылету эскадрильи, и потребовалось время на подготовку самолетов, в течение которого я получил еще две настойчивые телеграммы с просьбой срочно прислать авиацию.

Я вылетел с первой эскадрильей, которой командовал капитан Мартин Луна. Вторую эскадрилью вел капитан Турне. Около Навальморала мы заметили развернутую в стрелковые цепи фашистскую колонну - значительно большую, чем в прошлый раз. Вражеской авиации по-прежнему не было, поэтому мы беспрепятственно сбросили на противника свой бомбовый груз. И снова войска Мола (колонной командовал этот генерал) обратились в бегство.

Я сбросил вымпел командиру гарнизона в Навальморал с сообщением об этом, но он не мог или не захотел выступить.

Когда первая эскадрилья закончила «обработку» противника, появилась вторая, продолжившая бомбардировку вражеской колонны. На всем пути до предместий Авилы я видел мчавшиеся к городу пустые грузовики и группы бежавших по шоссе без винтовок солдат.

Ночью мы перехватили на аэродроме радиограмму, в которой генерал Мола сообщал Франко: «Дважды на протяжении трех дней красная авиация безнаказанно громила мою колонну. Не желая понапрасну жертвовать своими войсками, откладываю операцию до получения подкрепления с воздуха».

Жаль, что мы упустили удобный момент и не захватили Авилу. Хотя, конечно, я понимал: армия не создается в течение четырех недель и от наших отрядов в Навальморал, сформированных из добровольцев-милиционеров, храбых, самоотверженных, [351] но не имевших никакой военной подготовки, нельзя было требовать чудес.

Что касается фашистов, то, оправившись от испуга, они сообщили о «чуде», приписав спасение города его покровительнице Святой Терезе де Хесус. С тех пор день так называемой «чудесной и героической защиты Авилы святой Терезой» отмечается с большой помпой. Об этом чуде фашисты необычайно красочно рассказывают в своих речах и проповедях. Очень серьезно, или, вернее, со свойственным им цинизмом, они утверждают, что Святая Тереза не могла допустить осквернения Авилы красными ордами. Поэтому, когда многочисленные большевистские войска приблизились к воротам города, она сотворила чудо, и красные увидели на городских стенах большую и мощно вооруженную армию. Этого видения оказалось достаточно, чтобы охваченные ужасом красные обратились в бегство.

Мадрид в опасности. Мое вступление в коммунистическую партию. «Невмешательство» и искренняя помощь. Оборона Мадрида

Ценой больших усилий нам удалось сохранить в авиации воинский порядок и дисциплину, создав на аэродромах атмосферу подлинного энтузиазма. Это было нелегким делом. Неразбериха первых месяцев войны явилась приманкой для любителей ловить рыбу в мутной воде, для тех, кто всеми силами разжигал анархию, очень опасную для республики, но выгодную для ее врагов.

Национальная конфедерация труда, контролируемая ФАИ, воспользовавшись этими трудностями, пыталась всеми способами проникнуть в авиацию. Она предпринимала многочисленные попытки дезорганизовать воздушные силы и деморализовать их личный состав, критиковала преданных республике командиров и офицеров, честно выполнявших свой долг, - одним словом, делала все, чтобы подорвать воинскую дисциплину, которую мы так старались укрепить.

Критикуя предательское поведение главарей ФАИ, я ни на минуту не забываю, что десятки тысяч честных тружеников - членов этого профсоюза храбро и самоотверженно боролись против фашизма. [352]

Существование в наших рядах своего рода «пятой колонны» приводило меня в отчаяние. Часто по ночам после напряженного дня, начатого с рассвета, мне приходилось принимать участие в борьбе против попыток анархистов установить «бесконтрольность». Они развернули свою деятельность не только на мадридских, но и на других аэродромах, на что постоянно жаловались командующие воздушными силами. К счастью, ФАИ удалось привлечь на свою сторону лишь немногочисленную группу личного состава авиации.

Во время войны ФАИ причинила нам много вреда, особенно в Каталонии. Ларго Кабальеро, председатель совета министров и военный министр, не хотел выступать против анархистов, а Прието, министр авиации и морского флота, не желал ссориться с Ларго Кабальеро, в результате ни первый, ни второй ничего не предпринимали и не давали что-либо предпринять другим, чтобы пресечь вредную деятельность анархистов.

Анархисты попытались подчинить себе и летчиков, с большим трудом посланных нами в северную зону, в Сантандер. Им пришлось дать настоящий бой комитету ФАИ, который установил там режим так называемого «либертарного (свободного) коммунизма» - аннулировал деньги и ввел всеобщую уравниловку. Анархисты хотели, чтобы смертельно уставшие после боевых вылетов летчики наравне со всеми стояли в очередях у общественных столовых.