Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Поначалу мне казалось невероятным, что никто из четверых бывших соратников даже не заподозрил Мэнсона в причастности к убийствам Тейт — Лабианка. Но тому, как я вскоре обнаружил, имелись свои причины. Рассказывая Джекобсону о неизбежном начале Helter Skelter, Мэнсон не упомянул о кровавых надписях. Про надписи слыхали Уоткинс и Постон (последний даже знал о значении слова “свиньи”) — но на ранчо Баркера не было газет, а окружавшие его горные цепи не позволяли принимать радиопередачи. Оба слышали об убийствах во время довольно частых поездок за продуктами в Индепенденс и Шошон, но ни того ни другого не интересовали детали случившегося.

Основной причиной, однако, был случай: хотя репортеры раструбили о присутствии кровавых надписей в доме четы Лабианка, ДПЛА удалось сохранить в тайне содержание одной из них. Широкая публика так и не узнала о написанных кровью на дверце холодильника словах “HEALTER SKELTER”.

Если бы об этом стало известно, то Джекобсон, Уоткинс, Постон и многие другие сразу же связали бы убийство четы Лабианка (и возможно, Тейт — из-за того, что те произошли чуть ли не одновременно) с безумным планом Мэнсона. И, что кажется вполне вероятным, кто-то из них поделился бы своими подозрениями с полицией.

Как раз одно из тех странных совпадений, в которых никто не виноват, результата которых никто не способен предвидеть, — но, возможно, после публикации надписи “HEALTER SKELTER” в прессе убийцы могли быть задержаны спустя считанные дни (а не месяцы), а Дональд “Коротышка” Шиа и, вполне вероятно, другие оставались бы живы и поныне.

Теперь я убедился, что мотив наконец найден, — но другие улики нас подвели.

Никто из служащих станции “Стандард” в Сильмаре или магазина “Джек Фрост” в Санта-Монике не смог опознать кого-либо в нашем “Семейном альбоме”. Что же до кредитных карточек Лабианка, то все они без исключения нашлись, а Сьюзен Стратерс так и не сумела определить, потеряна ли принадлежавшая ее матери коричневая кожаная сумочка, поскольку у Розмари было несколько таких сумочек.

К тому времени как ДПЛА удосужился запросить сведения о телефонных переговорах, ведшихся с ранчо Спана, большинство материалов за май и июль 1969 года уже были “уничтожены или утрачены”. Номера, набиравшиеся за остальные месяцы (с апреля по октябрь), оказались в нашем распоряжении; но, хоть мы и получили определенную информацию о деятельности “Семьи”, никаких данных о связи между убийцами и жертвами найдено не было. Как не оказалось их и среди звонков, сделанных с аппаратов, установленных в домах Тейт и Лабианка.

Продолжительное воздействие дождя и солнца разрушает компоненты человеческой крови. Многие из пятен на одежде, обнаруженной телевизионщиками на склоне холма, дали положительную реакцию на бензидин, что указывало на кровь, — но Гранадо даже не сумел определить, принадлежала ли кровь человеку или животному. Впрочем, Гранадо нашел человеческую кровь группы В на белой футболке (кровь этой группы была у Парента, Фольгер и Фрайковски) и человеческую кровь “возможно, группы О” на темной велюровой водолазке (та же группа крови была у Тейт и Себринга). Выявить подгруппу Гранадо даже не пытался.

Он также снял с одежды несколько волосков, принадлежавших, как ему удалось установить, женщине и не совпавших с волосами обеих жертв женского пола.

Я позвонил капитану Карпентеру в “Сибил Бранд” и затребовал образец волос Сьюзен Аткинс. 17 февраля помощница шерифа Элен Таббе отвела Сьюзен в тюремную парикмахерскую, чтобы помыть и уложить ей волосы. После чего сняла несколько волосинок с расчески и щетки Сьюзен. Позднее, сходным образом, нами были получены образцы волос Патриции Кренвинкль. Гранадо “снял подозрения” с образца волос Кренвинкль, но счел волосы Аткинс “весьма, весьма сходными” с найденными на одежде, после чего сделал вывод: “вполне возможно”, эти волоски принадлежали Сьюзен Аткинс [147].

На одежде были найдены также и белые волоски. Винифред Чепмен заявила, что они очень похожи на шерсть собаки, принадлежавшей Шарон Тейт. Но, поскольку собака умерла вскоре после смерти самой Шарон, сравнить образцы не представлялось возможным. Тем не менее я намеревался включить в вещественные доказательства и эту находку, так что миссис Чепмен повторила уже сказанное, теперь в качестве официальных показаний.

11 февраля Китти Лютсингер родила ребенка Бобби Бьюсолейлу. Она и до этого давала показания безо всякой охоты — то немногое, что мне удалось из нее выудить, досталось большими усилиями. Позднее она вернется в “Семью”, покинет ее, вернется вновь. Не будучи уверен в том, что Китти может сказать, заняв свидетельское место, я в итоге решил, что не стану приглашать ее выступить на процессе.

То же решение я принял и в отношении байкера Эла Спринджера, хотя и совсем по другой причине. Большая часть его показаний повторяла бы уже сказанное ДеКарло. Кроме того, наиболее важная часть свидетельства Эла — признание Мэнсона: “Мы замочили пятерых всего несколько ночей тому назад” — теряла силу из-за Аранды. Я беседовал со Спринджером несколько раз, и одно из пересказанных Элом замечаний Мэнсона дало мне возможность догадаться о вероятной стратегии его защиты. Описывая совершенные “Семьей” многочисленные преступления, Мэнсон сказал Спринджеру: “Не важно, что может случиться, девочки все возьмут на себя”.

С Дэнни я беседовал часто и подолгу; одна из наших бесед затянулась аж на девять часов. Так мне удалось узнать многое, прежде не всплывавшее в наших разговорах. И всякий раз я получал еще несколько примеров власти Мэнсона над остальными: именно Мэнсон решал, настало ли время перекусить; он не разрешал никому взять ни кусочка, пока сам не усядется за стол; во время трапезы он читал лекции по своей философии.

Я поинтересовался у Дэнни, не прерывал ли кто-нибудь Мэнсона хоть однажды во время этих рассуждений? И услышал в ответ: однажды “пара девчонок” о чем-то заговорили между собой.

В.: “И что произошло?”

О.: “Он метнул в них горшок с рисом”.

Хотя ДеКарло всячески сопротивлялся перспективе выступить на суде, в конце концов нам с сержантом Гутиэресом удалось убедить Дэнни в том, что это в его собственных интересах.

С Деннисом Уилсоном, барабанщиком и вокалистом “The Beach Boys”, получилось далеко не столь гладко. Поначалу Уилсон повторял, будто не знает ничего существенного, но в итоге и он разоткровенничался, хотя наотрез отказался давать показания в суде.

Мне было ясно, что Уилсон боится, и не без оснований. 4 декабря 1969 года, через три дня после того, как ДПЛА объявил о раскрытии дела, Уилсон получил анонимное письмо, угрожавшее ему смертью. Как мне удалось выяснить, он получал и другие письма подобного же содержания, причем далеко не все анонимные.

Отрицая свою осведомленность о преступных действиях “Семьи”, Уилсон все же предоставил нам кое-какие весьма любопытные сведения. В конце весны 1968 года, проезжая по Ма-либу, Уилсон дважды подбирал одну и ту же парочку “голосовавших” на улице девушек и на второй раз отвез их к себе домой. Для Денниса “домом” служило здание 14400 на бульваре Сансет — роскошный особняк, ранее принадлежавший юмористу Уиллу Роджерсу. Девушки — Элла Джо Бэйли и Патриция Кренвинкль — просидели у него пару часов, рассказывал Деннис; в основном они без умолку тараторили про этого типа по имени Чарли.

В тот вечер у Денниса была назначена студийная сессия, так что домой он вернулся лишь к трем часам ночи. Подъехав, он увидел странного мужчину, вышедшего навстречу из его собственного дома. Перепугавшись, Уилсон спросил: “Вы собираетесь избить меня?” Мужчина ответил: “Неужели я похож на человека, который способен бить тебя, братишка?” — после чего опустился на колени и поцеловал ноги Уилсону; очевидно, то был один из излюбленных ритуалов Чарли. Когда Мэнсон, приобняв Уилсона за плечи, провел музыканта в его собственное жилище, Деннис обнаружил там полтора десятка незваных гостей, в подавляющем большинстве — женского пола.