Мёртвая зыбь

— Не только интересно, старче, но и поучительно. Давай дальше, — требовал Костя.

— Я сошел с поезда в Кургане, — продолжал Званцев, — в одном из первых сибирских городов за Уралом.

Профессор Илизаров прислал на вокзал машину. Сам встретил меня на ступеньках подъезда нового многоэтажного здания своего института.

Мы шли операционно чистыми коридорами, поднимаясь с этажа на этаж. Двери в палаты перемежались просторными холлами с мягкой мебелью и телевизорами. В одном из них со столами для игры в пинг-понг он задержался, подошел к ближнему игроку и спросил:

“Ну, как? Проигрываешь?”

“Нет, Гаврила Абрамович, пока удалось выиграть”.

“Небось с ракеткой в левой руке несподручно?”

“Ну, что вы, профессор! Я, как вы наказали, в переломанной ее держу.”

“А ну покажи гостю.”

Игрок положил ракетку и засучил правый рукав пижамы.

Я увидел между локтем и кистью два сверкающих обруча, соединенных золотистыми анодированными винтами.

“Вот вчера привели его с поломанной рукой, мы и укрепили ее браслетами”.

“И уже сегодня в настольный теннис играет?” — удивился я.

“Это не игра, а лечебная процедура”, — строго ответил профессор.

“Ну конечно!” — согласился я, вспомнив колхозного коня.

“Вчера уехал от меня иностранец”.

“Посетитель? Врач?”

“Нет. Знаменитый путешественник, спутник Тура Хейердала на плоту “Кон-тики”. Перед запланированным альпийским походом ногу сломал и примчался сюда, чтобы успеть к восхождению. Даже не успели аппарат снять. Взялся сам это сделать во время подъема”.

Я только головой покачал.

При выходе из холла нам встретился плечистый загорелый мужчина с кубком в руке:

“Это вам, профессор, от самого народного академика Терентия Мальцева”.

“Так я ж Терентия Семеновича не лечил!” — запротестовал Илизаров.

“Зато соревнующегося тракториста в строй ввели. Помните, как я убивался, что в Мальцевском полевом соревновании участвовать не смогу. Вот вы на поломанную ногу свою петрушку приладили. И я педалями орудовал не хуже здорового. Первым в поле оказался. Вот кубком наградили. А он ваш по праву. Прошу принять. Не обижайте”.

“Ладно, ладно, первый тракторист. Поставим в моем кабинете как достижение института. А тебе аппарат пора снимать. Иди в перевязочную. Я подойду посмотрю, как ты педали выжимаешь?”

Благодарный тракторист передал кубок профессору и направился к знакомой процедурной. Илизаров, смотря ему вслед, заметил:

“Сколько в шахматы играю, а спортивной награды не заработал. А тут на тебе — кубок, да еще какой красивый!”

“А я вам, Гаврила Абрамович, шахматную награду привез”.

“Так где ж она? У меня вторая рука свободна”.

“Доска нужна”.

“Пошли. У меня в кабинете найдется. Рядом с кубком вашу поставим”.

По дороге в профессорскую нам встретился высокий улыбающийся парень с ракеткой в руке.

“Три недели назад он был мне по плечо, коротконогий. Теперь на полголовы выше меня. К баскетболу готовится. В команду из-за роста не брали. Вот мы и удлинили ему ноги, чтоб кубки зарабатывал”.

“То есть, как это удлинили?” — поразился я.

“Переломили ему под прессом аккуратненько обе ноги и закрепили кости нашими аппаратами, чтобы срастались, только врачи каждый день винты чуть поворачивали, кости раздвигали. Увеличивали в месте искусственного перелома пространство. А оно заполнялось новым костным образованием. И ноги у парня удлинялись”.

— Прямо сказка про доброго волшебника, — восхитился Костя. — Чем наградил-то его?

— У меня не было ни золотого кубка, ни художественного комплекта шахмат, ни подарочного издания редкой книги Капабланки или Ботвинника. Я мог преподнести Илизарову только собственную шахматную мысль в виде посвященного ему этюда-миниатюры.

Он с благодарностью принял подношение, всматривался в позицию, не переворачивая листок и не заглядывая в решение.

Званцев подошел к столику, где они с Костей играли в шахматы, расставил фигуры.

И продолжил рассказ:

“Вы уж разрешите, сам попробую решить, — говорил он мне. — У Леонида Куббеля в его книге все двести пятьдесят этюдов решил и всякий раз радовался. А играть стал на порядок выше. Вас сестра проводит в ваш номер в приинститутской гостинице для приезжих пациентов и сопровождающих. Вы уж извините, отель немногозвездный, для терпеливых очередников”.

Он вызвал сестру, достал из стола шахматную доску, расставил фигуры, а подаренный листок спрятал в ящик:

“Освобожусь — займусь. А попозднее к вам загляну. Сам я больше четырех часов в сутки сну не отдаю. “Когда ж не сплю, то спящих не люблю”, — шутливо пропел он измененные слова монаха-забулдыги из оперы “Борис Годунов”.

“Буду вас ждать, Гаврила Абрамович”, — пообещал я.

Провожала меня в соседнее зданьице миловидная сестра, рассказывая мне как много народу тянутся отовсюду к Гавриле Абрамовичу и какой он душевный человек.

“Никому не откажет. И все новые способы помочь людям выдумывает. А руки у него золотые. Люди подолгу здесь живут, исцеления ждут”.

Заполночь профессор все-таки явился в мой по-спартански обставленный номер и сразу расставил фигуры, принеся комплект шахмат с собой:

“Ну, удружили подарком. Семь потов спустил. Легче три операции сделать, а все-таки решил. Здорово! Две грозные проходные на разных флангах вместе с черным конем против отставшего короля со слоном ничего сделать не могут! — и он стал с нескрываемым удовольствием показывать варианты[14].

Илизаров был в таком восторге от найденного варианта, что я с трудом произнес:

“К сожалению, черные могли раньше выиграть. Вы обнаружили сильный ложный след”, — и я потянулся к шахматам.

Он схватил меня за руку:

“Ни в коем случае! Я должен найти все сам”.

И пожелав мне спокойной ночи, энергичный, сосредоточенный, забрав шахматы, ушел.

Ранним утром Гаврила Абрамович застал меня еще в постели:

“Не могу не сказать, как благодарен вам за подаренную мне истинную красоту. Я опроверг и свой ложный след, и нашел авторское решение”.

И он снова расставил шахматы:

“Как просто открывался ларчик! И как свойственен нам самогипноз. Мы видим лишь то, что нам хотелось бы видеть”.

Званцев подозвал Костю к шахматному столику и стал показывать ему, с чем пришел Илизаров[15].

— Но это действительно красиво! — искренне восхитился Костя. — Ты, старче, сделал достойный подарок новатору медицины. Но о каком тайном ключе своих исканий он говорил?

Званцев, усадив Костю в кресло, продолжал стоя:

— Я понял, что в институте меня ждет что-то еще более удивительное. И заторопился туда вслед за ушедшим к себе профессором.

Однако в кабинете его не оказалось, он делал плановую операцию и передал мне через пожилую сухопарую секретаршу в строгих очках просьбу подождать его.

Ждать пришлось больше двух часов.

Я во всех деталях изучил его кабинет, удивляясь подбору книг по терапии, хирургии, анатомии, притом не только человека, но и беспозвоночных, монографии по палеонтологии и целый том, посвященный ящерицам, книга знаменитого фантаста и палеонтолога профессора И.А. Ефремовна о созданной им науке тофономии. И еще много книг по научной фантастике и к моему удовольствию в том числе и моих. Значит, заочно мы были знакомы и раньше. Но в чем он еще откроется мне?

Я готов был увидеть усталого, изможденного человека после бессонной ночи и нескольких проведенных операций, но в кабинет буквально ворвался пышущий энергией, бодрый, возбужденный профессор Илизаров:

“Идемте! Скорее!” — позвал он, словно нам предстояло вскочить в последний вагон уходящего поезда.

На этот раз мы не поднимались по лестницам, а прямо из кабинета прошли к лифту, встроенному между книжными шкафами и незамеченному мной. Дверцы его открывались не нажатием кнопки, а специальным профессорским ключом.

Когда же они открылись, то мы оказались не на лестничной площадке, а в лаборатории. В ее стенах — камеры со стеклянными окнами, за ними — различные животные. Мы попали не то в зверинец, не то в террариум.