Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin

Онтакже купил у Джеффа Бека старый двухдверный Ford Model T выпуска 1923 года ипревратил его в хот-род, установив массивный семилитровый двигатель Chevrolet.«Этот сверкающая пурпурная штука разгонялась с нуля до шестидесяти миль в часменее чем за три секунды», — рассказал Бивэн. Езда на машинах с Бонзо была«совершенно жуткой. Как-то раз он припарковался на полосе обгона автострады иподождал, пока в зоне видимости не показалась машина, с гудением несущаяся нанас на скорости 70 миль в час, — а потом просто выжал педаль в пол! Колесазавизжали, а капот вздыбился. Я был в таком ужасе, что не мог говорить...»

Вообще-тоПланти был ничего, но, как и во всех певцах, внутри него сидел педик, ждущиймомента, чтобы вырваться наружу, и в конце концов тебя достала его мелкаяничтожная группа, и ты свалил. Они не двигались ровно никуда, где бы ты уже небывал. Ты не нуждался в них, чтобы показать себя в чертовой сети Мамаши Рейган.Теперь ты востребован в крутых бирмингемских забегаловках вроде Henry’s BluesHouse и Mothers. В таких мюзик-холлах, где выступали действительно серьезныепарни вроде Carl Wayne & The Vikings. Так ты в итоге и оказался снова в AWay of Life, живя в трейлере с Пэт и пацаном и по ночам шатаясь по городу спарнями — Маком Пулом, Биллом Харви, Бивом Бивэном, Джимом Симпсоном иостальными. Это были ребята такого сорта, что любили пропустить пинту почти также сильно, как и ты, и не зудели тебе в ухо, что ты играешь слишком громко. Покрайней мере, не часто.

Всевы заходили в бирмингемский магазин ударных Мика Эванса, ты и остальныеударники — Мак и Мик Келли, Карл Палмер и Бив, Кози Пауэлл и, конечно, БиллУорд. Мик Эванс был прекрасным парнем, и магазин был открыт для всех вас дажеднем в воскресенье, иногда после закрытия пабов. Вы слонялись вокруг,проигрывали пластинки и разговаривали о чепухе. Поразительно, сколько из вас врезультате оказались в приличных группах, группах, которые сделали так, что тымог платить за аренду, владеть хорошей машиной и, черт возьми, покупать своимприятелям по пинте.

Затемоднажды нежданно-негаданно Планти снова объявился на телефоне. А потом он ужестоял там у трейлера, разговаривая с твоей мамой почесывая промежность, грязныйпридурок. Ты стоял за спиной у матери, жестикулируя и одними губами говоря«Прекрати так делать!», пока этот глупый козел в конце концов не уловил это. Ктому времени он был в The Band of Joy, а ты ничем не занимался, и поэтому тожеприсоединился к ним. Это тоже было неплохо, все вы собирались статьрок-звездами, щеголяя в своих кафтанах и чертовых бусах. Но это было хорошо,ведь ты мог выдавать на своих ударных нечто большее, не только ча-ча-ча. Всеони бывали под кайфом, кивали и улыбались, когда ты в одиночку уходил в отрывна барабанах, делая свое дело, как ты выражался. Единственной проблемой былото, что это не приносило много денег, да их и не бывает много, когда у тебяесть жена и ребенок.

Нагастролях Бонзо теперь был практически неуправляем. У него даже появилось новоепрозвище — La Bête(Чудовище), — которым его наградил глава французской звукозаписывающей компанииБенуа Готье, наблюдавший, как, будучи весьма неудовлетворенным едой инапитками, тот разгромил все три трейлера, которые использовались в качествегримерок на шоу в Нанте в марте 1973 года. Позже тем же вечером на обратномпути из ресторана он в пух и прах разнес Volvo Готье, с помощью рычага снявкрышку багажника, ударом открыв люк на крыше и вмазав каблуком ботинка поприборной доске. Как и многие другие, Готье позже наблюдал, как Джон может быть«самым великодушным и самым ужасным парнем. Бонзо плакал, говоря о своейсемье». Потом группа или роуди «подначивали его сделать что-нибудь, и он сходилс ума». Готье также утверждал, что однажды Бонзо предложил ему кокаин, которыйоказался героином. «Он думал, что это весело. Он мог случайно убить тебя!»

Бонзолюбил играть в группе, без вопросов. Его неукротимая нужда «нарушатьдоговоренности» каждый вечер приводила их к звездным импровизациям. Бонзо такжесправедливо был указан в качестве соавтора нескольких из их самых известныхномеров. Как сказал Пейдж: «С Джоном можно было просто использовать ударные,как эффект в студии». Плант воспоминал, как Бонэм выплескивал столько энергиина сцене, что весь концерт «ревел, как медведь». Как по окончании шоу он былготов «расслабиться и выпустить пар». В большинстве случаев это включалохлестание выпивки, вдыхание кокса, кутежи с групи, крушение комнат, что было«нормальным» поведением любой уважающей себя рок-звезды в начале семидесятых. Внем также сидел глубоко укоренившийся страх полетов, склонявший его летатьпьяным, и эта проблема только обострилась, когда они стали путешествовать наЗвездолете, где напитки подавались еще до того, как самолет отрывался от земли.

Онтакже был на удивление неуверенным и так переживал, что может подвести группу,что Коул вспоминает, как он опрокидывал «десять или двенадцать стаканов заночь» перед концертом. «Это успокаивает мои нервы», — говорил ему Бонзо. Внешнездоровый крепкий парень, он часто чувствовал себя плохо из-за волнения передвыходом на сцену. «Нет сомнений, что он был сверхчувствительным парнем, —рассказывал мне ударник Black Sabbath Билл Уорд. — Хотя он жестко бил побарабанам, в его игре была и утонченность, которая создала ее восприимчивость.Я говорю так, потому что я это видел — не углубляясь в личные вещи, о которыхмы говорили. Он обладал невероятной чувствительностью, определенно».

Однакоэту его сторону едва ли видел кто-то еще. Поддерживаемый роуди, готовыми«впустить пар» по его команде, заправленный до негодности в бесконечныхпопытках «проветриться» после шоу, на гастролях Бонэм был беспощаден инеодолим. «Бонзо любил надраться, это правда, — говорил Пейдж. — Но дело в том,что он всегда играл. И правда, можно было почувствовать энергию, исходившую отнего. После трех часов такого просто невозможно сойти со сцены и выключить это,словно завернув кран. Необходимо время, чтобы успокоиться, возможно, поэтому они не спал ночами. Это очевидно, если связать с музыкой. У него также былоочень, очень сильное чувство ответственности перед семьей. Если вы слышите, какБонзо бушевал на гастролях или еще что-нибудь такое, в реальности он отчаянноскучал по дому, и этот факт и есть ключ ко всему. Он не любил ложиться спать,пока не рассветало. На самом деле он порой был просто... одиноким, думаю. Онправда жутко скучал по своей семье».

Теперь,однако, Бонзо начал ссориться с группой. Крис Уэлч вспоминает, как «Робертдразнил Джона, предлагая ему банан в конце соло и называя его Кинг-Конгом. Врезультате Джон взрывался, пуская в ход кулаки». По словам другого инсайдера,отношения между Плантом и Бонзо так ухудшились, что Грант в конце концов усадилРоберта и сказал ему: «Это должно прекратиться. Либо ты, либо Бонэм, и прямосейчас не похоже, чтобы выбор пал на тебя». Плант прекратил дразнить Бонзо, покрайней мере в лицо. «Он не делал этого и при мне, — сказал мне однажды Джимми.— Или мне бы пришлось сказать ему проваливать».

Плантпризнавал, что в их отношениях были взлеты и падения. «Мы гневались друг надруга, — рассказал он мне в 2005 году. — [Но] у нас, меня и Бонзо, был запаспрочности на многие годы вперед, к которому мы могли вернуться вместе. Дажехотя потом мы стали сами по себе, мы по-прежнему жили, словно в шести миляхдруг от друга. Время шло, мы отдалялись. Ведь Бонзо был поглощен своим скотом ифермой, а я все еще был среди того, что сам называл хипповством, — захватовразрушенных домов с кучкой скитальцев, только что вернувшихся из Афганистана,полных грузовиков травки, знаете, клевых вещей, — и постройки своеобразногосельского рая. Но мы всегда умудрялись встречаться. Были футбольные матчи, вкоторых мой паб играл против его паба. У меня все еще есть где-то видеозаписиэтого. Моим пабом был The Queen’s Head, а его паб назывался The New Inn.Звездой The New Inn был левый крайний нападающий, однорукий парень, которыйвыигрывал вбрасывание. А если я играл за The Wolves в каком-нибудьблаготворительном матче, Бонзо появлялся там и дразнился».