Дневник. Том 2

ния человека, и повторяет два-три раза с каким-то забавным

возмущением: «Для меня Валлес — конопляное семя... да, да,

именно конопляное семя!»

Кстати, о ночевке Валлеса у Золя: он отказался надеть ноч

ную сорочку и спал голым. В этой комической подробности он

сказался целиком: таков он и в литературе, — любитель ого

ляться.

На письменном столе Золя я замечаю чистенький, явно еще

никем не читанный экземпляр «Рене Мопрен». «Да, да, — под

тверждает Золя, перехватив мой взгляд, — прежде чем сесть за

свою книгу *, мне захотелось перечесть все, что написано дру

гими на ту же тему».

Понедельник, 27 июня.

Обед у Шарпантье. Альфонс Доде, этот очаровательный рас

сказчик, с таким мастерством изображает в лицах разные коми

ческие истории, что я забыл о времени; когда же я наконец под

нялся и спросил, пробило ли одиннадцать, то услыхал, что уже

час ночи.

Четверг, 30 июня.

Истинные знатоки искусства — это люди, которые заставили

вас принять как прекрасное то, что всеми прежде считалось не

красивым, заново открыв или воскресив красоту какого-либо яв

ления или предмета. Только они истинные знатоки искусства,

остальные — всего лишь слуги или слепые последователи гос

подствующих вкусов и моды. <...>

290

Воскресенье, 10 июля.

Сегодня кто-то мне сказал, что прочел извещение о кончине

Сен-Виктора. В последнее время наши отношения были испор

чены, и у меня имелись основания не слишком его уважать... Но

долгие годы он был моим литературным собратом, его ум и об

разование пленяли меня. Я мысленно уношусь от текущих дел

в прошлое, в наше общее прошлое, и так ясно представляются

мне и мой друг и его дочь — я снова вижу ее младенцем, в день

ее появления на свет, — голый детеныш на руках у матери, осве

щенный пламенем камина.

Вторник, 20 июля.

< . . . > Как прекрасны павлины, когда они клюют струйки

воды, вытекающие из шланга для поливки. < . . . >

Пятница, 12 августа.

Каждый день, присаживаясь к письменному столу, я вну

шаю себе: «А ну-ка, вытяни из своего мозга еще одну главу!» —

но при этом самочувствие мое всегда бывает отвратительным —

словно у человека, которого каждый день заставляли бы по

немногу отдавать свою кровь для переливания.

Воскресенье,14 августа.

Я не ем, не сплю, только без конца работаю и курю — образ

жизни, благоприятствующий литературному творчеству, но от

нюдь не здоровью. < . . . >

Среда, 17 августа.

< . . . > Трогательная деталь из жизни Парижа. На одной

улице, где живут бедняки, собирают деньги, чтобы дать возмож

ность старику-соседу, которого все здесь знают и любят, обра

титься за консультацией к Шарко; и когда собрано сто франков,

один из обитателей этой улицы, одетый поприличнее других, от

правляется вручить их знаменитому врачу.

В сущности, и Расин и Корнель всего лишь переложили в

стихи произведения других народов — греков, римлян, испан

цев. Сами же они ничего не нашли, не выдумали, не создали.

Кажется, мне первому принадлежит это открытие.

19*

291

Воскресенье, 21 августа.

Иногда, бросая перо, — а сейчас я бросаю его, кончив главу,

в которой старался передать свою полную сломленность после

смерти брата *, — я невольно говорю вслух: « Не бойся, мой

родной, я еще держусь... А нам вместе удалось подорвать

столько устарелых верований, — да еще во времена, когда для

этого требовалась смелость, — что не может не наступить в два

дцатом веке день, когда кто-нибудь скажет: «Ведь все это сде

лали они!»

Сегодня вечером состоятся выборы Собрания *, которое воз

главит похороны старой Франции, и я направлюсь на Бульвары

посмотреть, что там происходит. Толпа ротозеев, ничуть не оза

боченных исходом сражения; ловлю обрывки фраз: «О, я, я не

голосую»; или: «Говорят, он обошел его на две головы». Скопле

ние народа перед фасадом редакции «Голуа», на котором выве

шен список кандидатов, залитый ярким светом. Шумные воз

гласы «Да здравствует» у здания «Бьен Пюблик», где на бал

коне вывешен светящийся транспарант: Гамбетта избран.

Вторник, 30 августа.

Гамбетта — точно птица с подшибленным крылом; увы! утра

ченную популярность, как и утраченную девственность, не вос

становишь.

Четверг, 8 сентября.

Позавчера я купил гобелен квадратной формы с вытканными

на бледно-голубом фоне лангустами, очень красивый, но упрятал

его подальше и превозмогаю искушение полюбоваться на него,

чтобы не отвлечься от романа, от отрывка, над которым рабо

таю.

Пятница, 16 сентября.

Доде, бесспорно, очень талантлив, но его наблюдатель

ность — это поверхностная наблюдательность, пригодная лишь

для сочинителя комедий.

Понедельник, 10 октября.

Я ни разу не заканчивал романа, — вот он, подводный ка

мень, грозящий каждому, кто избрал ужасное ремесло писа-

теля-реалиста, — ни разу не заканчивал романа без такой мысли:

292

«Может быть, мне грозит суд, а может быть, дуэль...» Смею ска

зать, что презираю успех, какого добиваются иные писатели, —

успех, достигнутый разоблачением интимной жизни современ

ников; но все же персонажи моих книг — это живые люди, с ко

торыми мне приходилось близко соприкасаться, и как бы ис

кусно ни маскировал я их для читающей публики, подлинные

черты все же проступают.

Четверг, 13 октября.

Визит директора газеты «Вольтер»; он говорит о своем на

мерении расклеить по всему Парижу афиши, а в день выхода

первого фельетона — главы из романа — раздавать прохожим на

улицах хромолитографии с эпизодами из «Актрисы Фостен», из

данные в ста тысячах экземпляров. Он сожалеет, что у нас поли

ция запрещает нанимать людей для хождения с афишами, —

в Лондоне это является могучим средством рекламы... У него,

по-видимому, что-то есть на уме, но он об этом помалкивает,

и только выйдя на лестницу, вдруг останавливается, присло

няется к перилам и говорит: «Так и быть, открою вам, что я при

думал... На Бульваре есть столбы... Надо постараться прикре

пить к ним объявления с таким текстом: «1 ноября в «Воль

тере» читайте «Актрису Фостен», — полиция, разумеется,

вмешается, заставит снять объявления, однако они успеют про

висеть целый день...» Я слушал его, несколько смущаясь, но,

должен признаться, не слишком раздосадованный тем, что в

ближайшее время мне предстоит быть вульгарно разреклами

рованным, наподобие Сары Бернар. < . . . >

Пятница, 28 октября.

< . . . > Известно ли кому-нибудь, какие обстоятельства легли

в основу первой сцены «Актрисы Фостен»? * Лет тридцать тому

назад мы с братом проводили лето в Сент-Адресс. Здесь мы

свели знакомство с неким Тюрк а, биржевиком, который жил

там с актрисой Брассин из Пале-Рояля, а та, в свою очередь,

привезла с собой мадемуазель Дюбюиссон, чахоточную актрису

из Театральных развлечений на ролях уличных подростков.

Здесь был и наш общий знакомый Асселин, завсегдатай «Шале»,

влюбленный по уши в эту актрису. С первых же дней знаком

ства у мадемуазель Дюбюиссон с моим братом возникло влече

ние друг к другу: целые дни, с утра до позднего вечера, они

проводили вместе. Оба были остроумны, и их шутливая пере

стрелка на первых порах забавляла нас, затем начала утомлять,

а под конец даже стала действовать на нервы.

293

Однажды вечером, великолепным теплым вечером, все мы,