Дневник. Том 2

286

Воскресенье, 15 мая.

Хотя я сам писатель совсем иного склада, однако наиболее

любимые мною современные авторы — это Генрих Гейне и Эд

гар По. В сравнении с их мощным воображением, у нас у

всех воображение коммивояжеров. <...>

Любопытные акварели у Гюстава Моро, — акварели юве-

лира-поэта, тускло поблескивающие краской, словно патиной

сокровищ «Тысячи и одной ночи».

Воскресенье, 22 мая.

Сегодня вечером в загородных садах царит веселье, и мне не

вольно вспоминаются былые воскресенья, когда брат был еще

жив.

Вторник, 31 мая.

<...> О, как трудно дается мне теперь композиция романа!

На двенадцать рабочих часов у меня приходится лишь три часа

полноценных. Ленивое утро, занятое курением, отправкой сроч

ных писем, корректурой, — только затем я берусь за свой план,

переворачиваю его, то так, то этак, раскладывая листки по столу.

После второго завтрака и долгого курения бумага покрывается

нескладными фразами, все как-то не клеится, злишься на самого

себя, появляется малодушное желание бросить все это.

Наконец, часам к четырем, втягиваешься в работу, картины

и мысли теснятся в сознании, образы персонажей вырисовы

ваются, фразы без усилия льются из-под пера до самого обеда,

до семи часов вечера. Но так оно получается при условии, что

мне не надо никуда идти и работе не будут мешать мысли о

переодевании, о приведении себя в порядок. Затем часов до

одиннадцати я пересматриваю сделанный отрывок — черкаю,

подчищаю, подправляю, редактирую и обкуриваю его бесчислен

ным множеством сигарет.

Среда, 8 июня.

Улицы Парижа с их беспорядочным, суетливым кишением

напоминают растревоженный муравейник, на который насту

пили ногой. Мое воображение пугают эти толпы, снующие взад

и вперед. Париж наших дней представляется мне одним из Ва

вилонов древности в последние дни их существования.

287

Суббота, 11 июня.

Право, субботние обеды у Ниттиса очаровательны.

Как только вы входите, в приотворенную дверь вестибюля

заглядывает хозяин дома и сообщает вам: «Я сам готовлю одно

блюдо!» — щелкнув при этом языком, подобно Пьерро-поваренку

из пантомимы, и помахав вам рукой, вместо того чтобы протя

нуть ее.

Мы снова видим его в столовой, где, стоя у большого блюда,

он перемешивает макароны или что-то добавляет в рыбный суп.

Мы садимся за стол в приподнятом настроении, чувствуя себя

среди друзей, понимающих друг друга с полуслова. Веселье вы

ливается в безобидное дурачество, шалости, сумасбродные вы

ходки, вольные, но изящные остроты. В доме царит благодушие.

Пообедав, переходим в мастерскую и, любуясь японскими

гравюрами, развешанными по стенам, покуривая сигареты, нас

лаждаемся прекрасными звуками классической музыки, какой-

нибудь сонатой Бетховена, переворачивающей все духовное

нутро. < . . . >

Среда, 15 июня.

Иду во Французский театр, чтобы рассмотреть уборные

актрис, прежде чем описывать уборную Фостен.

Эти любопытные уборные — яркое свидетельство вкусов пуб

лики, пристрастия к стилю рококо в обстановке нашего вре

мени и, я уверен, совсем не похожи на уборную мадемуазель

Марс.

Вот уборная мадемуазель Ллойд, выдержанная в стиле бу

дуара кокотки: камин с золоченой решеткой, украшенный тер

ракотовой статуэткой, потолок с порхающими амурами, кисти

Вуаймо, китайские тарелки, прикрепленные к обивке стен, —

и небольшая комнатка специально для переодевания, с зеркаль

ными стенами и потолком.

Вот уборная крошки Самари, говорящая о том, что ее хо

зяйка — женщина богемного склада: потолок весь из японских

вееров, прикрепленных к белой раме, эскизы Форена, неряшли

вый, заваленный всякой всячиной туалетный столик.

Уборная Мадлены Броан, похожая на комнатку скромной

женщины буржуазного круга сороковых годов, — старомодное

изящество, ситцевая обивка, фотографии в рамках.

Вот уборная Круазет — в ней царит строгая роскошь: изящ¬

ный туалетный столик и стулья с инкрустацией из золоченой

бронзы, на стенах и на портьерах шелк необычных оттенков,

только что введенных в моду знаменитыми драпировщиками.

288

Из уборных мужского состава труппы заслуживает внима

ния уборная Коклена-старшего, напоминающая мастерскую ху

дожника, — диваны обиты цветастой тканью, стены сплошь за

вешаны эскизами. А уборная Коклена-младшего, с разбросан

ными где попало открытыми баночками кольдкрема, — это ком

ната убогой гостиницы в небольшом провинциальном городке.

Занятна и уборная Делонне, где он с детской наивностью выста

вил напоказ все свои трофеи: вышитые подушечки, венки из

искусственных цветов, мраморный бюст, обвитый гирляндой, —

на концах ее пыльных лент начертаны золотыми буквами роли,

исполнявшиеся им в разных провинциальных городках. <...>

Понедельник, 20 июня.

Сегодня супруги Доде, супруги Шарпантье и я сам отправ

ляемся на денек к Золя, в Медан.

Золя встречает нас на станции в Пуасси. У него очень до

вольный, даже несколько лукавый вид, и, как только мы расса

живаемся в экипаже, он восклицает: «Я написал двенадцать

страниц нового романа... * Двенадцать страниц — это не

шутка!.. Это будет одно из самых сложных произведений, сде

ланных мною до сих пор... там семьдесят персонажей». Разго

варивая, он помахивает невзрачной на вид книжкой, — оказы

вается, это «Поль и Виржиния» в дешевом стереотипном изда

нии, он захватил ее для чтения в дороге.

Его дом — это безрассудное, нелепое приобретение; сейчас

Золя уже вложил в него свыше двухсот тысяч франков, а он все

еще выглядит на семь тысяч франков — его покупную цену.

Мы поднимаемся по лестнице, крутой, как стремянка, а чтобы

проникнуть в ватерклозет через низенькую, как у буфета,

дверцу, приходится впрыгивать туда чуть ли не на корточках,

как в пантомимах Дебюро.

Рабочий кабинет хорош, ничего не скажешь, — он просторен,

с высоким потолком; однако впечатление портит нелепое убран

ство: много всяческой романтической дребедени, фигур в доспе

хах; на камине, посреди комнаты, начертан девиз Бальзака:

«Nulla dies sine linea» 1, a в углу стоит орган-мелодиум нежней

шего тембра, на котором автор «Западни» любит поиграть вече

рами.

Сад — всего лишь две маленькие, узенькие полоски земли,

одна из которых возвышается над другой футов на десять, они

1 Ни дня без строчки ( лат. ) .

19 Э. и Ж. де Гонкур, т. 2

289

уходят к полю, туда, где пролегает железная дорога; за путями

еще несколько клочков земли, тоже, если не ошибаюсь, принад

лежащие Золя, так же как и островок площадью в пятьдесят ар-

панов, расположенный на реке, замыкающей горизонт.

Завтракаем весело и отправляемся на этот островок, где над

только что отстроенным шале еще работают художники; входим

в просторную, изящную в своей простоте, неоштукатуренную

комнату с монументальной, сделанной с большим вкусом израз

цовой печью.

Возвращаясь к обеду, мы с Доде чувствуем, что в предзакат

ный час этот пустой сад, без деревьев, этот пустой дом, без де

тей, навевают на нас грусть.

За обедом разговор заходит о книге Валлеса «Бакалавр»,

о которой Золя недавно писал в «Фигаро» *. С большой горяч

ностью он оправдывается перед нами за эту статью; заявляет,

что в книге Валлеса все сплошная выдумка и ложь, нет изуче