Маргарет Тэтчер. Женщина у власти

«Сейчас мы спрашиваем премьер-министра, — говорил в конце января 1986 года перед переполненной палатой общин лидер лейбористов Киннок. — Если она не скажет правду, ей придется уйти в отставку». Тэтчер никогда не любила в чем-либо клясться, но в тот раз ей пришлось к этому прибегнуть. «Прошу достопочтенных джентльменов поверить, что имело место чистое недоразумение», — ответила она. Ее обычная стальная властность куда-то исчезла, уступив место растерянности и неподдельному раскаянию. Но Киннок не был согласен принять подобное объяснение. «Премьер-министр должна открыть истину, — требовал он. — Мы хотим знать все факты, и мы хотим их знать немедленно».

В центре полемики был вопрос, не пытается ли Тэтчер скрыть свою собственную, истинную роль в предпринятой ранее попытке дискредитировать Хизлтайна. Большинство англичан отвечало на этот вопрос утвердительно, но доказать никто ничего не мог. Ее личные сотрудники держались твердо. Кроме того, правительство не соглашалось на то, чтобы эта категория служащих давала показания перед какими-либо комиссиями по расследованию. В палате общин Тэтчер повезло, и она вывернулась. Киннок упустил шанс добиться ее отставки, поддавшись своим инстинктам и набросившись на нее с грубым давлением вместо того, чтобы пригвождать ее продуманными и четко нацеленными вопросами. А потом и Хизлтайн, и Бриттен пришли ей на помощь. Хизлтайн знал, что, если он станет причиной отставки лидера его собственной партии, ему придется навсегда проститься с надеждами самому когда-нибудь занять это место. И поэтому он встал, назвал высказанные Тэтчер сожаления «мужественными» и заявил, что считает вопрос закрытым.

Бриттен, занимавший место на задних скамьях вместе с Хизлтайном, также поддержал данные Тэтчер объяснения и взял на себя всю ответственность за происшедшее. Их вмешательство сплотило консервативную часть палаты и позволило Тэтчер легко выиграть голосование по вотуму доверия. Любопытно, однако, завершение этого дела. Акционеры фирмы «Уэстленд» впоследствии поддержали заключение сделки с американской компанией. Ни один из министров не вернулся в кабинет Тэтчер. Бриттен, однако, получил рыцарский титул и хорошее назначение — представителем Англии в органах Общего рынка в Брюсселе. Но после его отставки с поста министра — отставки, вызванной исключительно стремлением защитить саму премьер-министра, — Тэтчер практически не общалась с ним. Только через три года после получения этих наград Бриттен нарушил молчание. Личные помощники Тэтчер дали ему совершенно недвусмысленное указание предать гласности письмо, порочащее Хизлтайна. Если бы он рассказал об этом раньше, Тэтчер, вероятнее всего, пришлось бы уйти. Но в день, когда он сделал это признание, в Лондоне находился Михаил Горбачев, и ради переговоров с советским руководителем премьер-министр отменила свои ответы на вопросы в парламенте. На фоне «горбомании» признание Бриттена осталось практически незамеченным {3}.

Хотя Тэтчер и избежала серьезных неприятностей, «дело Уэстленд» сильно повредило ее образу бескомпромиссно честного лидера. Она предстала таким же неискренним и изворотливым политиком, как и все другие. Опрос общественного мнения, проведенный сразу же после завершения дебатов по этому вопросу в парламенте, показал, что 55 процентов англичан не доверяли ее объяснениям, а более половины населения страны полагало, что она должна была уйти в отставку. Даже 20 процентов из числа тех, кто называл себя консерватором, требовали ее отставки. Но Тэтчер не желала прислушиваться к подобным требованиям. Тем не менее ей был нанесен политический ущерб, и она была напугана.

К началу 1986 года ее положение оказалось уязвимым. Причиной стал ее стиль руководства: обнаружилось, что методы работы премьер-министра оставляли желать много лучшего. «Дело Уэстленд» заметно политизировало немалую часть правительственного чиновничества, традиционно аполитичного. Что же касается самой Тэтчер, то на этот раз непреклонная решимость и целеустремленность, обеспечившие ей всеобщее восхищение во время фолклендской войны и забастовки шахтеров, оказались не сильной, а слабой ее стороной. На всем протяжении «дела Уэстленд» ее решимость оборачивалась обычным упрямством, а целеустремленность — нетерпимостью к проявлениям несогласия. Один из старших помощников, непоколебимо поддерживавших ее во всех обстоятельствах, так характеризует это положение: «Ее легко обвинять в автократичности и в том, что она предпочитает управлять с помощью небольшой группы лиц, с которыми ей удобно. Все это не новость. С ней никогда не было просто работать» {4}.

«Дело Уэстленд» продолжало напоминать о себе непрекращающимися протестами и обвинениями Тэтчер в проамериканизме. К тому же оно было не единственным примером того, что ее критики клеймили как распродажу страны Соединенным Штатам. Тот факт, что английские фирмы более всего покупали у американских компаний, не делал подобную критику слабее. И когда еще одна американская фирма попыталась купить очередную английскую святыню, — всего через несколько дней после того, как «дело Уэстленд» сошло с первых страниц газет, — казалось, сам ад разверзся и обрушился на землю.

На этот раз «Дженерал моторе» желала приобрести «лендровер» и завод по производству грузовиков, принадлежащий «Бритиш лейланд» (БЛ) — крупнейшей в Великобритании компании по выпуску транспортных средств. В течение многих лет БЛ находилась в финансовом прорыве. Национализированная в 1974 году правительством Гарольда Вильсона, она принесла стране с тех пор убытки в миллиарды долларов, в том числе 3 миллиарда было потеряно только на необоснованных планах расширения производства. Тэтчер терпеть не могла, когда что-то приносило убытки, но при 13,2 процента безработицы в стране не хотела идти на сокращение 275 тысяч работников БЛ. Однако когда в 1985 году производство грузовиков принесло еще 85 миллионов долларов потерь, премьер-министр поняла, что надо что-то делать. Она обратилась к иностранным автомобилестроительным компаниям. «Дженерал моторе», получив заверения, что «Лэндровер» станет частью сделки, предложила за весь пакет 375 миллионов долларов. Контракт обещал быть неправдоподобно удачным. «Лэнд-ровер», производивший вездеходы высокого класса, пока еще приносил прибыль, но уже терял свою долю продаж на рынке. Его заводы нуждались в реконструкции и в постановке в производство новых моделей. Все это требовало более значительных затрат, чем готово было предоставить правительство.

Продажа этих фирм «Дженерал моторе» была целесообразной. Правление БЛ одобрило ее, во многом руководствуясь при этом теми же соображениями, исходя из которых ранее правление «Уэстленд» поддержало сделку с ЮТ. Единственным недостатком этого плана было то, что продажа означала бы конец существования последних независимых английских автомобилестроительных фирм. Продажа заводов по производству грузовиков и автобусов не вызывала у общественности особой озабоченности. Но одно предположение, что будет продан «Лэнд-ровер» — эта чисто английская фирма, известная во всех закоулках некогда огромной империи, — чувствительно ударяло по самолюбию нации. «Неужели же не осталось ничего, что не предлагалось бы на продажу?» — вопрошал Джон Смит, ведавший в лейбористской партии отношениями в промышленности. Дейл Кэмпбелл-Сейвор, член парламента от лейбористов, обвинил правительство в том, что оно «спускает английский флаг и поднимает американский над британской индустрией».

Тот факт, что на протяжении двадцати лет до того, как пошел в производство первый «лэндровер», американская «Дженерал моторе» уже производила автомашины «Воксхолл» в Англии, ничего не значил. Тон задавали лишь представления, сложившиеся в общественном мнении. Если бы в роли покупателя выступали «Мерседес», «Пежо» или «Фиат», дебаты складывались бы по-иному. Общественность не хотела снова оказаться в положении уступающего Соединенным Штатам. Именно это чувство и лежало в основе взрыва эмоций. Было и практическое соображение, заключавшееся в опасении того, что американские владельцы, подсчитав убытки, закроют производство и тем самым ликвидируют рабочие места. В Западном Мидленде, где были сосредоточены многие предприятия БЛ, повышение безработицы могло отозваться ее ростом и в других сферах — в том числе в районах, голосовавших на парламентских выборах за кандидатов от консервативной партии.