Наше послевоенное (СИ)

- Учительница говорит, у тебя явные математические способности. Это не в нашу породу. Это ты в отца. Господи, как же он мне надоедал со своими задачками. А я терпеть не могла в школе математики.

Таким образом, было установлено, что не только внешне и по характеру, но и по способностям я в отца, а значит нечего мне делать в медицине, как бабушке и маме, раз я соображаю, а в медицине какое соображение? Нужна хорошая память и все.

Мама считала свою работу тяжелой и нудной, больных упрямыми и часто склочными, а работа инженера казалась ей гораздо привлекательнее.

Еще были уроки рисования. Я сохранила свою любовь к изобразитльному искусству и продолжала также много рисовать, как в раннем детстве. Но у меня не было чувства, что я делаю это хорошо. По рисованию Нелли Ивановна ставила мне четверки до тех пор, пока мама на родительском собрании (мама посещала собрания редко и то только по моей слезной просьбе) не сказала ей:

- Девочка так много рисует, так любит рисовать, а у нее четверка.

И у меня стало пять. Но я чувствую, что слепить я могу что угодно: человека и собаку, слона, жирафа, тигра, а вот нарисовать - нарисовать - нет, не могу. Могу только срисовать и хорошо срисовываю. Например, из книги "Приключения Буратино" люблю перерисовывать, и перерисовала все иллюстрации, особенно любила картинку, где Буратино ставит кляксу на лист бумаги.

Но взять и нарисовать самой, что хочется, на чистом листе бумаги - нет, этого я не могу. Ничего, кроме пейзажей. Закат в степи, смешанный лес, в котором находился наш пионерский лагерь, - это у меня получалось.

И вот новая учительница рисования. Молодая девчонка и мы с ней не взлюбили друг друга, вернее она меня за вертлявость и длинный язык (я ведь то, что моя бабушка называет выскочкой). Но это продолжалось до той поры, (несколько занятий), пока ей не попался мой альбом, где помимо ее заданий я нарисовала очередной закат и поникшую березку.

- Чей это? - спросила она (я так и не могу вспомнить ее имя-отчество).

Я после паузы сказала:

- ...Ну мой. .

И все. Учительница удивительно быстро поменяла ко мне свое отношение. В первый момент она не смогла скрыть свое замешательство, смысл которого я поняла так:

- Вот девочка так любит мой предмет, рисует, а я этого и не знала.

Пятерки у нее мне были обеспечены без всякого маминого заступничества, а кроме того, я стала серьезнее относится к своему умению рисовать, раз меня так за это зауважали.

Из дневника

СЕНТЯБРЬ

Вот уже пять дней, как я хожу в школу в 5 класс. Сегодня у нас суббота - родительское собрание

11 сентября

Я встала и не знала, идти в школу или нет. Вчера мы ходили "спасать хлеб", как сказал директор нашей школы. Начиная с первого сентября шли дожди, пшеница намокла, проросла. Мы ее переворачивали. Перевернув все, что нам требовалось (если мне не изменяет память, то, что нашли нужным, нормы мы определяли себе сами), мы удрали в лес. Наелись вишни и пошли домой.

На самом деле мы перевернули два ряда, а потом Оля, Люда и еще девочки стали звать меня в лес. Звали они меня очень смущенно, так как боялись, что я их пристыжу и из чувства долга останусь работать, а тогда им придется из чувства товарищества тоже переворачивать хлеб. Но я оказалась значительно хуже их представлений обо мне и чуть- чуть, ну самую малость, поколебавшись, я с радостью побежала за подругами в лесок, где мальчишки уже давно разожгли костер.

Нам сказали, что если будет хорошая погода, мы пойдем снова, а если плохая, то учиться. Вот я и не знала, что делать, хотя погода была и хорошая. Потом пошла. Можно было и не ходить, полкласса не было. Был первый раз урок практики. Нас обучали слесарному делу. Очень интересно. Пришла домой, разогрела обед, читала книгу. Потом учила уроки. Мама пришла и мы пошли в баню. Пришла из бани, читала и легла спать.

20 сентября

Выпал снег и довольно много. Еще вчера у меня болело горло, и я не пошла сегодня в школу. Приставала к бабе, знает ли она, почему снег стал выпадать в сентябре, ведь мы живем на Южном Урале.

Когда мы ездили в колхоз, то я и Ольга привезли оттуда полевого мышонка. (Мышонка поймали мальчишки и подарили его нам.) Он и сейчас жив. Сидит в банке. Я как и в прошлом году учусь играть на пианино. В школе мы учим английский, а сама я училась читать по немецки (вернее мама меня учила).

Мышонок прожил у нас до весны. Я брала его из банки, он бегал по рукам и любил залезать в рукав, прятался там как в норку. Бабушка очень им брезговала. Не могла смотреть на наши игры и отворачивалась. Но к весне он вдруг околел, наверное оттого, что жил в стеклянной банке.

Нас из 125 школы перевели в 31. В 125 нет 5 классов. Четыре пятых класса переведенных в эту школу, учат английский. Так сказал директор. Но класс, в котором учится Лина, так встретил учительницу английского языка, что она не стала их учить. Они теперь учат немецкий. Подруга Лины Таня уехала. Уже наступает зима. А давно ли было лето.

Таня была плотная кареглазая девочка, жила в одном доме с нами. У нее была страшная болезнь - лейкемия, и никто не знал, сколько ей суждено жить.

ОКТЯБРЬ

Не вела дневник

НОЯБРЬ

30 ноября

Кончается вторая четверть. Как быстро летит время. День прошел незаметно. Уже 4 часа. Уроки выучены, делать нечего. На улицу не пойдешь, ужасный холод, и не только на улице, но и в комнатах. Я в лыжном костюме, а Вовка в пальто. Утром ходила на базар. Не одна, конечно. Чуть не отморозила себе нос. Читала в журнале "Юность" повесть "Черная моль", продолжение "дела Пестрых". Не люблю воскресений. В школе столько дел, выпуск стенгазеты, организация кружка, а ту сиди и читай и морозь себе нос.

ДЕКАБРЬ

1 декабря

Уже пришла из школы. Было 6 уроков, да еще задержалась в школе. Выпускали стенгазету ╧ 2. Заметки хорошие, задевают все наши недостатки. На первом уроке арифметике не было света.

Урок русского прошел скучно, без происшествий. То есть урок как и все уроки, но мы не привыкли не смеяться на русском. Уроков задали не много. Трудней всего по литературе. В 4 часа пошла на репетицию. Завтра у нас математический вечер. Задержали нас там до 5 часов, а потом пришла мама, принесла мне шаль и отругала за то, что я пришла без варежек. Когда вышли из школы, то я разревелась. Ни за кем не пришли, только за мной, а некоторые живут далеко. Нам велели прийти на вечер в белых фартуках, а у меня нет. В общем пришла я домой и давай реветь (тихонько конечно). И когда я отучусь нюни распускать, прямо не знаю.

Хорошо, что мой дневник никто не читает, а то столько ошибок.

Итак, я плачу из-за того, что ни за кем не пришли, только за мной. В этом возрасте я начинаю страдать, чувствуя свое отличие от остальных детей. Я тяжело переношу грубости, хотя не показываю вида, что я к ним не привыкла. Меня редко физически наказывают дома, я не знаю тяжелой работы, внешне я тоже не похожа на всех остальных, видно, что я девочка не русская, худая, темноволосая, носатая.

В нашей семье никогда не употребляют грубых слов, не то что мата. Надо мной трясутся, да и есть от чего, я много болею ангинами и к тому же большая растяпа. Я единственная дочь у мамы и единственная внучка у бабушки. Настоящий тип маменькиной дочки, который так высмеивает советская детская литература. И когда я пою в хоре (в 4-ом классе я ходила в школьный хор, несмотря на отсутствие слуха - патриотические песни должны уметь петь все):

- Взвейтесь с кострами синие ночи. Мы пионеры, дети рабочих... - я помню, что мама и бабушка мои не рабочие и такие политически отсталые, что гордятся этим!

К тому же у меня нет отца, женщины растят меня одни, и этим тоже я отличаюсь от остальных. Каждый раз, когда приходится отвечать на вопрос любопытных, часто мне не знакомых людей, не стесняющихся остановить ребенка на улице и выяснять, а где же его папа, я внутренне сжимаюсь. Уже в младших классах я чувствую какую-то недоброжелательность в этом выяснении, но стесняюсь спросить у мамы, а как мне, собственно говоря, отвечать в таких случаях? Я знаю, мать разозлится и расстроится, если ее об этом спросить.