Во имя Ленинграда

Трехмесячная боевая нагрузка привела к тому, что к концу белых ленинградских ночей я почувствовал, что и мои немалые в ту пору физические силы иссякли. Правда, надо заметить, что болезнь стала меньше меня мучить. Я горячо благодарил маму и тетку Елену, снабдивших меня во время отпуска лечебными травами и корнями. К вечеру или после ночных вылетов я буквально валился с ног и засыпал там, где можно было сесть или прилечь. И меня начинали мучить страшные сновидения. Они обычно завершались тем, что не хватало воздуха, и я, задыхаясь, хотел кричать о помощи, но сил не было, горло перехватывал спазм, голос переходил в стон. В этот-то момент, весь мокрый от пота, я просыпался, вскакивал как по тревоге, пугал спящих рядом боевых друзей.

После таких снов я уже больше не ложился, умывался холодной водой и, не надевая шлемофона, расстегнув ворот комбинезона, выходил на улицу. Короткие прогулки по тропинкам Петровского парка помогали в какой-то степени восстановить силы.

30 июня, как обычно, были напряженные боевые сутки, которым я перестал вести счет. На ночную боевую вахту заступили три опытных пилота. Именно тогда мне впервые предстояло лететь не на старом самолете И-16, а на Ла-5, чтобы потом передать опыт взлета и посадки на "лавочкине" другим. Для летчиков, летавших ночью на И-16, полеты на Ла-5 казались даже проще, безопаснее. На этом самолете шасси и посадочные щитки убирались и выпускались гидравлическими устройствами, а не вручную. Поэтому пилоту не приходилось управлять машиной левой рукой, и он безопаснее производил взлет, лучше ориентировался в обстановке в районе аэродрома.

В эту ночь перед нами стояли две основные боевые задачи. Первая подавление зенитных прожекторов в районе Стрельна - Беззаботное - Петергоф. Вторая - борьба с ночной воздушной разведкой противника в районе Ораниенбаумского плацдарма и восточной части Финского залива.

Первую задачу выполняли два летчика на самолетах И-16, а вторую предстояло решать мне на Ла-5.

Боевые вылеты начались сразу, как только наступила полная темнота. Была высокая сплошная облачность и, следовательно, непроглядная тьма. Это облегчало выполнение боевой задачи летчикам на И-16 и совсем не подходило для меня. Искать самолет врага в таких условиях было равнозначно поиску иголки в стоге сена. Поэтому первые два вылета на перехват разведчиков, появившихся в районе острова Лавенсари, оказались безуспешными. Хотя много раз по радио я получал команды и целеуказания о месте, высоте и курсе вражеского разведчика, летал по всему району возможной встречи с врагом, напрягал до предела зрение, но напрасно - темнота скрывала "юнкерс", и я, израсходовав весь запас горючего, возвращался на аэродром.

Визуальный перехват самолетов ночью вне прожекторного луча - дело очень сложное. Если такое и произойдет, то это редчайший случай. Без помощи прожекторов обнаружить и перехватить воздушную цель можно в том случае, если она окажется на светлом фоне сумеречного или предрассветного небосклона. Но вражеский пилот это тоже знает, поэтому он старается выходить к цели с темной стороны.

Третий раз по запросу с наших тральщиков меня подняли в воздух в предрассветный час. Фашистский разведчик Ю-88 появился над кораблями, проводившими ночное траление юго-западнее острова Лавенсари. Получив несколько сообщений о местонахождении "юнкерса", я понял: он кружит над тральщиками и, видимо, ждет начала рассвета, чтобы навести на них ударные группы немецких бомбардировщиков. Гитлеровцы рассчитывали сделать это до прилета нашего истребительного прикрытия. А Ла-5 взлетали рано утром и дежурили в воздухе все светлое время суток. Зная, что противник так же, как и мы, следит за воздушным пространством с помощью локаторов и прослушивает радиопереговоры с самолетами в воздухе, в этом полете (по договоренности с командным пунктом) на команды с земли я не отвечал, а летел на высоте не более 600 метров. Это была как раз та высота, на которой локаторы в то время не видели цель.

Прошло сорок минут поиска, все светлее становилась восточная часть горизонта. Более десяти раз я слышал команды с земли о направлении полета "юнкерса". Оно часто менялось. Сохранялась только высота 1500-1800 метров. Выходило, что мы летали рядом друг с другом и часто находились в десяти пятнадцати километрах от наших кораблей. Теперь стало совсем ясно разведчик ждет свои бомбардировщики.

У меня на поиск оставалось максимум двенадцать минут, а я по-прежнему не мог обнаружить противника. Время больше не терпит. Прекратив радиолокационную маскировку, набираю высоту 1500 метров. Сейчас враги засекут меня и сообщат разведчику: "Рядом истребитель". Не спуская взгляда со светлой части горизонта, ищу силуэт самолета. Волнуюсь: неужели и рассвет не поможет обнаружить врага? Слышу только ровный, мягкий ритм работы мотора, переведенного на экономичный режим, и учащенный стук своего сердца. Неужели не обнаружу? Какой позор! Вот кончились и еще десять минут поиска... Все... Делаю разворот на последний галс и потом на посадку.

Не зря говорят в народе: "Кто ищет, тот всегда найдет". И вот он силуэт давным-давно знакомого Ю-88. Он на встречном курсе, чуть выше.

- Наконец-то встретились, вражище, - сказал я сам себе вслух. Теперь только скрытый разворот, мгновенное сближение до огня в упор - и конец фашисту.

Пилот Ю-88 меня не видел на темной стороне небосклона и продолжал полет по прямой.

От волнения секунды растягиваются чуть ли не в часы. Наконец "юнкерс" занял положенное место в сетке прицела, еще три-четыре секунды - и дистанция около сотни метров. Первый раз с начала войны открываю огонь по врагу, как в зоне учебно-боевых стрельб по буксируемому конусу. Стиснув зубы, плавно, чтобы не качнуть ручку управления, выжимаю общую гашетку. Две длинные огненные трассы 20-миллиметровых пушек мелькнули, пересекли левый мотор "юнкерса" и его пилотскую кабину... Погасли... Не меняя направления атаки для гарантии, теперь уже с дистанции пятьдесят - шестьдесят метров открываю снова огонь по центру фюзеляжа. "Юнкерс", распустив огненный хвост, вошел в отвесное пикирование, не сделав по мне ни одного оборонительного выстрела.

Больше задерживаться здесь нельзя - горючего в баках только на обратный путь и посадку. Убрав обороты мотора до предельно возможных, я развернул самолет в сторону аэродрома и передал по радио:

- "Заозерный"! (Новый позывной КП полка.) Я - "Тридцать третий", задание выполнил, "юнкерс" сбит в районе кораблей, иду на точку!

Ответа сразу не последовало. Потом раздался голос начштаба Тарараксина:

- "Тридцать третий"! Вас понял, понял, сейчас запрошу непотопляемых. (Так летчики в шутку при встрече называли офицеров и старшин с тральщиков бесстрашных "пахарей моря".)

Чем ближе подлетал к аэродрому, тем больше усиливалось чувство глубокой радости. Боевой успех, кажется, прибавил и физических сил. Ведь всю весну в эти белые ночи я много раз на своем "старичке" И-16 с номером 33 на борту гонялся за ночными разведчиками Ю-88 и До-215, и все безрезультатно...

Сегодняшняя победа - вторая за весь минувший период, достигнутая без помощи зенитных прожекторов. Первого фашистского разведчика, тоже Ю-88, мне удалось сбить ночью 30 июля 1941 года над железнодорожной станцией Йыхви в Эстонии.

Какая бы радость или горе ни заполняли душу и мысли летчика в полете, они уходят, когда пилот концентрирует внимание на посадке самолета. Особенно в сложных условиях: при плохой видимости или при почти полном отсутствии горючего.

Перед Кронштадтом я снизился до трехсот метров и собирался одним разворотом на 180 градусов зайти на посадочный курс. У меня возникло было желание дать над аэродромом короткую пушечную очередь в знак своей победы. Но едва я успел пролететь маяк Толбухин, как с разных сторон по моему самолету открыли огонь зенитчики. Пушечные и пулеметные трассы мелькали буквально перед глазами.

Я подумал сначала, что зенитчики отбивают атаку вражеского истребителя, перехватившего меня перед аэродромом. Поэтому машинально рванул самолет вверх, вправо, потом вниз, создав предельное боковое скольжение. Этот прием не раз спасал меня в воздушных боях. Но трассы зенитных и малокалиберных пушек следовали за самолетом. И не безрезультатно...