Мгновение - вечность

Непривычная формулировка. Странная. Приказы Хрюкина, как правило, карают трусов, поощряют мужество и честь, атут: "пассивен..." Ни рыба ни мясо - как понимать? Занимая место в строю, вводит других в заблуждение? На него рассчитывают как на активную фигуру, а он филонит, уклоняется, прячется за спины других? Так, что ли? Ясности у Павла нет. Венька сидит нахохлившись, многие не понимают, за что летчик так громко ославлен. Сочувствуют Веньке.

В столовой Павел засомневался: так ли хорошо, так ли удобно это место для объяснений? Вот Лена входит. Ищет глазами, где бы сесть. Он поднимается ей навстречу: "Лена!" Она у всех на виду поворачивается к нему спиной... Уткнуться в тарелку? Будто не видит ее? Она и упорхнет, как умеет. "Надо ее встретить, - настраивается Павел на решительный лад. - Перехватить на ходу..."

Ночью, когда задурманенная боем душа мечется в потемках, ища свободы и утешения, и глухие стоны, детские всхлипы, призывные вопли раздаются в спертом воздухе барака, вдруг громыхнули стволы, прикрывавшие аэродром. Зенитчики словно бы взялись разгонять дурные сны: когда летчики, кляня потемки и дневального, куда-то сбежавшего, продрали глаза, расчухались, - пальба прекратилась. Утром только и было разговоров, что о сбитом немецком разведчике и о том, что командир взятого в плен экипажа - молодая немка из Эльзаса. "В юбке воевала! - уверял молоденький дневальный, почему-то боясь, что ему не поверят. - В полпередничке и юбке, видел своими глазами!" - И прикладывал руку к груди...

Лена среди командиров звеньев не появилась.

При контрольном опросе в конце сборов Гранищеву досталась тема: "VI съезд РСДРП, курс партии на вооруженное восстание". Однажды Павел уже был спрошен об этом - под Сталинградом, в саманном домике заволжской МТФ, где расположилась выездная парткомиссия. Три члена комиссии в ватниках сидели на пустых канистрах вокруг плошки, трепетавшей на сквозняке; руку старшего охватывал свежий, без потеков, бинт, тот, кто вел протокол, поставил у себя в ногах с одной стороны пузырек с чернилами, с другой - оструганную палку, подобие трости. Все трое - выходцы из сухопутного сталинградского войска, может быть, с Мамаева кургана, может быть, с развалин Тракторного, - как работают летчики по городским кварталам, знали. Право окончательного утверждения - или неутверждения - в звании члена партии было предоставлено им Уставом, личная же причастность членов комиссии к сталинградской пехоте придавала их мнению высший авторитет. "Правильно, что вопрос о летчиках решают они", - подумал Павел. Первым по очереди шел немолодой, сурового вида воентехник второго ранга. "Воевал добровольцем в Китае, - рассказывал он о себе, несколько сбычившись, исподлобья поглядывая на членов комиссии. - Заправлял самолеты горючим из деревянных бадеек, втаскивая их на крыло веревкой... (подробность должным образом оценил Павел, а не члены комиссии). - Летал стрелком-радистом, за что удостоен боевого Красного Знамени..." - "Что сделано вами для победы в Сталинграде?" - спросил старший, баюкая перевязанную кисть. "Обеспечил семьдесят три самолето-вылета, восстановил пять поврежденных машин, шесть раз ходил на боевые задания..." - "Шесть?" - переспросил старший. "Шесть". "Летающий техник, что ли?" - старший дал понять, что ему знакома специфика авиационной работы. "Место коммуниста сейчас в бою". Прием воентехника в партию утвердили.

Простоватый вид безусого летчика-истребителя, его рябенький нос и частая несмелая улыбка производили, должно. быть, невыгодное впечатление, - старший решил проверить теоретический багаж Гранищева. "Курс партии на вооруженное восстание?" - спросил он по-учительски строго, и на Павла пахнуло их десятым "А" классом в конце полугодия, когда складываются четвертные оценки... Нет, что ни говори, без хождения в десятый класс впечатления школьных лет, конечно, не полны. Только переступив порог десятого класса и услыхав о себе почтительно-удивленное: "Десятиклассник!" - можно в полной мере ощутить прелесть всей поры ученичества... Урок, воспринятый некогда с увлечением и серьезностью, хронология октябрьских событий по дням - все это подзабылось, выветрилось, Павел от хронологии уклонился. Он стал рассказывать, как Владимир Ильич, подвязав щеку платком, чтобы его не схватили ищейки Керенского или юнкера, рыскавшие по Питеру, перебирался с квартиры рабочего в Смольный для руководства вооруженным восстанием и как в трамвае, громыхавшем в парк, девчушка-кондукторша, по-боевому настроенная, в двух словах объяснила припозднившемуся пассажиру существо момента: "Нынче Зимний брать будем!" Эта сценка, с первого просмотра фильма тронувшая Павла, теперь, когда он ее пересказывал, взволновала его, лица членов комиссии тоже как бы помягчели, а вместе и затуманились... да: пламя осенних костров, поднятое революционным народом у пологих ступеней Смольного, сделалось смыслом и верой всей их жизни, пусть небогатой, исполненной сомнений, трудов, но - достойной, ибо самые тяжелые лишения примет и превозможет сознательный пролетарий ради торжества справедливости... И вот ныне, четверть века спустя, этот огонек колеблется и трепещет, как лампадка, и они, противостоя вражеским полчищам на Волге, веря в него и греясь им, бьются насмерть, чтобы его отстоять...

И на сборах Павел обстоятельно раскрыл актуальный, неспроста задаваемый вопрос, правда, концовка получилась скомканной: небо незнакомо загудело, все повскакали с мест, кинулись из барака встречать долгожданных "Бостонов".

Бомбардировщик "Бостон", как водится за иностранцами в России, являл собою зрелище экстравагантное: его внешность, его осанка и профиль указывали на заморское происхождение; хвост самолета не касался земли, а нос, чтобы не перетягивать и не клевать в грунт, опирался на выставленную вперед стальную ногу трехколесного шасси. Ни один отечественный самолет в то время не имел такой наружности. Венька Лубок стал протискиваться к кабине, старший техник-лейтенант пресек его поползновение. "Высота - в футах, скорость - в милях" - вот все, что счел он нужным обнародовать. Техсостав, разинув рты, глазел на американские моторы. "Опломбированы, - объявил хозяин "Бостона". Все регламентные работы - через пятьсот часов", - а большего не удостоил.